Дни испытаний

И как раз в этот момент он увидел Нину. Она шла навстречу. Тимофей удивленно заметил в руке у нее паспорт и еще какие-то бумаги. Она несла их, как носят важные бумаги или деньги дети — зажав в чуть выставленной вперед руке. За ночь она сильно изменилась, казалась грустной, потемневшей и даже похудевшей, но еще более, чем вчера, нежной, славной. Ошеломленный, Тимофей приостановился, загородив своей плотной фигурой добрую половину тротуара. Она прошла мимо, не подняв головы, не заметив его. До него долетел только едва уловимый аромат вчерашних ее духов. Тимофей не ощутил бы аромата, если бы не узнал его.

Она скрылась за поворотом улицы. Тимофей не остановил ее. Не только потому, что, по-видимому, ее не так трудно встретить: если встретил сегодня, значит, встретит еще не один раз. Больше потому, что эта встреча после всех мыслей, которые против воли взяли его в плен, казалась уж слишком прозаичной.

Перемены в Нине не встревожили Тимофея. Он не верил сейчас в самую возможность несчастья, как в летний зной не очень верится в то, что бывает снег и мороз.

В проходной стройки Тимофей появился задолго до гудка. Он опасался всяких вопросов и намеков — их мог вызвать и вчерашний поздний приход и утреннее одиночное путешествие. Обычно такие намеки не трогали его. Он не из тех, кто заводится с пол-оборота. Но сегодня ему не хотелось их слушать. Сегодня все было не так, как всегда.

Опасения Тимофея оказались напрасными. Ребята отчаянно спорили с Ваней Латкиным. Ваня Латкин был мастером. Право на эту должность, занимаемую чаще всего немолодыми людьми, дал Ване не только диплом, но и точный глаз и острый инженерский ум.

Ваня, как и другие высотники, успел за свою жизнь немало повидать. Довелось ему строить турбину даже в далекой Индонезии. Тем не менее, Ваню никто не звал Иваном Бонифатьевичем, как он усиленно рекомендовался всем на своем участке. Может быть, в этом было виновато отчество «Бонифатьевич». А скорее Ванин петушиный характер, которому, впрочем, вполне соответствовал его вид. Все у него было торчком: и вихры, и нос, и поставленные чуть не перпендикулярно шее уши. Вдобавок он еще заикался, как бы взъерошивая почти каждое слово.

Сейчас Ваня возбужденно мельтешил своим хохолком в центре группы молодых рабочих.

— Значит, нет жизни на Венере, нет? А откуда тогда венерианский календарь на земле? Объясните, откуда?

— Случайное совпадение! — выкрикнул длинноногий Боря Трубников, лучший сварщик в бригаде. Вид у него при этом был такой: что, съел?

— Конечно! Факт! — поддержало Борю сразу несколько голосов.

— А рисунки людей в скафандре — тоже случайное совпадение? — петушился Ваня.

— Ну, если подобные ассоциации принимать за доказательства… — Борька презрительно пожал плечами… — Тогда и Библия…

— А что Библия — в ней тоже отразились события.

— Бабушкины сказки.

— На ней только доказательства строить!

— Я ее как хочешь истолкую, — посыпалось со всех сторон.

— Ладно, — решительно заявил Ваня. — Ладно, я вам не буду приводить никаких доказательств. Что там, когда люди лишены фантазии! Скажу только одно: если хотите знать, не признавать жизни на других планетах — это все равно, что верить в бога.

— Да ну? — насмешливо протянула всегда умеющая откуда-то незаметно вынырнуть ехидненькая учетчица Юлька.

— А как же? Почему же тогда во всей вселенной жизнь только на Земле, что мы за исключение такое? Эх… в… вы, м… мракобесы.

Последнее Ваня бросил уже на ходу. Перед сменой у него были неотложные дела.

Тимофею не хотелось спорить. К нему пришли незнакомые славные мысли, под стать его настроению. «Когда-то земляне прочтут книгу «Перевод с венерианского». Что это будет? Стихи, неслыханные, звездные. И, может быть, необыкновенно робкими, схожими друг с другом, покажутся наши земные новаторы. А может быть, это будет роман, перед которым побледнеют «Война и мир» и «Прощай, оружие». В магазинах будут продавать звездные материи, на перекрестках — звездные цветы».

Спор прекратился только с началом работы. В половине девятого вспомогательные рабочие были уже на своих местах. Не спеша собирались только высотники. Они брали из ящиков электроды, засовывали их в карманы, прижимали поясами. Неторопливо, вразвалку шли к будущему турбинному цеху. Именно за эту, отчасти демонстративную, неторопливость подсобники окрестили их аристократами. А неторопливость эта объясняется просто. Люди, работающие на больших высотах, как правило, не пользуются обеденным перерывом: подъем и спуск занимают слишком много времени. Они съедают свои бутерброды, пьют чай из термосов, примостившись между небом и землей на какой-нибудь балке или площадке. Поэтому они и начинают работу на несколько минут позже.

Тимофей шел первым. Он подошел к сваренной арматуре, которая устремлялась к стеклянным крышам, и цепко полез вверх. Ему вдруг захотелось быстрее оказаться на той, удаленной от земли сорокаметровым расстоянием, площадке, где он вел сварку…