Читаем Дни испытаний полностью

Говорят, к высоте привыкают. Начинается это чаще всего при кирпичной кладке многоэтажного дома. Стены дома растут от кирпича к кирпичу. Поднимаясь вместе с ними, строители незаметно для себя оказываются далеко от земли.

— Привыкай! — учат бывалые строители новичков. И, кивнув на неширокую доску, переброшенную между стенами где-нибудь на уровне шестого-седьмого этажа, поясняют:

— Здесь пробежать — оробеешь. А будь она такая же на земле — прошагал бы и не заметил. Значит, дело нехитрое. Главное — привыкай.

Тимофей ходил по перекрытиям, как будто они не рассекали воздух на высоте четырех десятков метров, а лежали внизу, на затоптанном грубой обувью строителей бетонном полу. Лишь иногда, то ли не вовремя глянув вниз, то ли что-то вспомнив, Тимофей давал себя сковать безотчетному страху. Но это было только на секунду или на долю секунды. Он тут же прогонял подкравшийся на бесшумных лапах испуг и быстро забывал о нем.

В этом смысле Тимофей привык к высоте. А вообще считал, что привыкнуть к ней невозможно, как невозможно, например, привыкнуть к морю или снежным вершинам. Потому что привычного не замечаешь, привычное не волнует. А высота всегда хорошо, приятно волновала его.

Добравшись до своего рабочего места у будущего распределительного щита, основу которого он сваривал, Тимофей сел на балку и приготовил электрод.

Голубая вспышка на секунду ослепила его, он опустил щиток. Теперь электрод исчез, перед глазами плясал зеленоватый огонек, вспарывающий железо. Наконец, Тимофей нашел применение хотя бы частице бушевавших в нем сил. Даже не поднимая щитка, чтобы глянуть на шов, он чувствовал, что идет по разметке. Азарт работы охватил его. Он не знал, сколько минут или часов вел сварку. Усталости не было. Вдруг внизу послышался голос мастера, усиленный рупором:

— Кузьмин, почему не закрепился?

Только сейчас Тимофей заметил, что он забыл закрепить предохранительный пояс.

— Закрепись, Тимочка, еще сорвешься.

Это насмешничала вездесущая Юлька.

— А тебе жаль будет?

— Тех, кому придется за тебя отвечать.

— Да ну!

И тут, будто его кто-то толкнул, снова попав во класть озорной силы, которую он никак не мог растратить, Тимофей откинул щиток, шагнул на балку и… сделал… стойку на руках.

Еще во время непродолжительной стойки Тимофей услышал, как кто-то ахнул, вокруг прекратился треск сварки и раздался возмущенный от волнения, больше обычного заикающийся голос Вани.

— Кузьмин, н-немедленно вниз! Слышите, К-кузьмин!

Тимофей стал спускаться. В обычное время он спускался бы не торопясь, давая Ване остыть. Но сейчас пренебрег даже и этой предосторожностью.

— Ты… что… т… ты что? — ерошил слова взбешенный мастер. Юркий, худенький, он по-воробьиному наскакивал на крепкого, широкого в кости Тимофея. — Отстраняю тебя, слышишь, отстраняю. — Ваня сделал тонкой загорелой рукой решительный отстраняющий жест. — Пойдешь электроды зачищать.

Эту работу поручали новичкам, впервые появившимся на стройке.

— Есть зачищать! — с готовностью и необычной для него поспешностью ответил Тимофей.

Эта готовность, с какой Тимофей принял позорное наказание, еще больше возмутила Ваню. Возмущенный, всклокоченный, не находя слов, он отчаянно дергал себя за вихры.

— Эх ты, т-тебя еще народным заседателем выбрали! — наконец, выкрикнул мастер вслед уходящему Тимофею.

Ваня и сам понимал, что этот аргумент, к тому же пришедший с некоторым опозданием, прозвучал смешно. Но негодование его было так велико, что он не смог удержаться.

Впрочем, Тимофей не слышал его. Он был занят другим. Путь к ящикам с электродами лежал мимо бригадной конторки, куда успела нырнуть учетчица Юлька. «Наверняка привяжется и будет донимать своими насмешками».

Больше всего Тимофею не хотелось сейчас беседовать с Юлькой. Юлька вела себя с Тимофеем, как с другими: насмешничала, кокетничала и в то же время держалась недотрогой. Но Тимофей знал, как в подобных случаях безошибочно знает любой парень, что Юлька относится к нему иначе, чем к другим. Подчас он даже пользовался этим, пользовался бессовестно и легкомысленно.

Несколько раз Тимофей приглашал Юльку в кино или на танцы с единственной целью — развеять плохое настроение. Юлька всегда умела это сделать, и Тимофей даже не знал, что она догадывается о своей роли, пока однажды Юлька не сказала:

— А я неплохой громоотвод. Правда ведь?

Быть с Юлькой сейчас, когда весь он переполнен вчерашней встречей! Нет, это совсем ни к чему.

Однако в том, что гордо запрокинутая Юлькина головенка с искусно растрепанными волосами окажется сейчас рядом, Тимофей не сомневался ни на минуту. Во-первых, кто-кто, а Юлька не пропустит случая посмеяться над ним. «Ну, как, в цирк переходишь? По городу уже афиши клеют. Мне по старой дружбе контрамарки будешь давать или… по билету?»

Нет, пожалуй, что-нибудь похлеще, поехиднее придумает. Да разве можно догадаться, что выкинет, что откаблучит Юлька!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Советская классическая проза / Культурология
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези