Она оглядывается на темный коридор.
– Принесла тебе хорошие новости: у нас завтра на ужин стейки. Мы будем рады, если ты к нам присоединишься, Куинн.
Мэтт качает головой и обходит маму.
– Она вегетарианка! – Я иду за ним, тоже игриво покачав головой в ее сторону.
– Так что, никакого стейка? – кричит она нам вслед.
Мы спускаемся по лестнице мимо оленьих голов на стенах и коровьих шкур на полу, проходим через кухню к задней двери. Он не надевает футболку, и никто из нас не обувается. Мы бежим через двор к батуту. Он сразу же запрыгивает на него, показывая свое атлетичное тело. Я останавливаюсь и взбираюсь на батут медленно и аккуратно. Потом мы занимаем позиции, чтобы поиграть во «вперед-назад» на лодыжках, но, кажется, мы еще никогда не играли так, чтобы он был без футболки.
– Ладно, – он прижимается кожей к пальцам моих ног, положив руки мне на голени, всё еще играя в приставку, словно его и не прерывали.
Его грудь теплая, волосы покалывают кожу на моих ступнях. Я опираюсь на отведенные назад руки и поднимаю взгляд к чистому ночному небу.
– У меня такое ощущение, будто я больше не знаю, что за человек мой отец, – раздается словно из ниоткуда как для меня,
– Почему? – спрашивает он, бросая на меня быстрый взгляд, прежде чем снова уткнуться в игру.
– Я всегда считала, что он осознает… ну знаешь…
– Нет, я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Осознает расовые вопросы и всё такое.
Мэтт морщится. От упоминания расы ему становится некомфортно.
– Мне кажется, что, возможно, ему не настолько нравится цвет его кожи, насколько я думала, и, возможно…
– Погоди, почему ты так решила? – он поднимает взгляд. – Это же безумие. Я знаю твоего отца уже сто лет. Я знаю, он гордится тем, что стал первым темнокожим главным хирургом в его больнице. Это едва ли не второе, о чем он сообщает людям, после своего имени. А после этого – тот факт, что он учился в Колумбийском университете, – Мэтт смеется и возвращается к своей игре. – Мне кажется, тебе просто его не хватает, – говорит он. – Я знаю, что его часто не бывает дома.
Я кривлю рот, глядя в ночное небо.
– Ага, – отвечаю я, – Может, и так.
Он не понимает. Всё это не имеет значения. Мой отец, может, и гордится тем, что он первый темнокожий главный хирург, но это не значит, что он гордится тем, что он темнокожий.
Когда я возвращаюсь домой, мои родители всё еще ругаются, но теперь я уже не могу сбежать к Мэтту, так что сажусь на подвесные качели и жду на улице.
Она кричит:
– А ты знаешь, что твоя дочь ходит по твоей гардеробной, когда скучает по тебе?
Я не знала, что
– А вот что случается, когда я здесь. Это для нее не лучше.
– Твои отношения с дочерью не должны складываться как на расстоянии, когда вы живете в одном доме.
– Как насчет наших отношений, Венди? Почему ты не заботишься о них?
– Да я единственная, кто о них заботится. Ты слишком занят, чтобы о них беспокоиться.
– Сложно вспомнить, почему мы продолжаем это делать.
– Мы продолжаем это делать из-за Куинн.
Так, значит, когда я уеду в колледж, у них не будет причин продолжать ссориться.
Глава 10
Десять правил, которые ежедневно нарушает Оливия Томас
Едва проснувшись, я тут же выглядываю в окно. Машина папы всё еще припаркована рядом с маминой. У меня в животе всё скручивается и сжимается.
Я одеваюсь и, пока спускаюсь по лестнице, слышу звон кастрюль и сковородок. Оказавшись на кухне, я обнаруживаю отца, изучающего коробку со смесью для блинчиков. Мама, одетая в халат, прижимается к его спине. Это зрелище вызывает у меня противоречивые эмоции.
– Доброе утро.
Они оба резко поворачиваются, а я беру яблоко из вазы и набор для ланча со стойки.
– Положи всё обратно, Куинн. Я готовлю завтрак, – говорит папа. Мама встает на носочки и целует его в щеку. Папа улыбается, поворачиваясь к ней губами.
– Я не хочу опаздывать на пересдачу теста.
Папа вздыхает, прижимая маму к своему боку.
– А эти шорты не слишком короткие?
– Пап, – я закатываю глаза. Он не может просто проснуться однажды утром, увидеть, как я ухожу в школу, и пытаться указывать мне, как одеваться.
– Я просто говорю. У вас в школе не существует дресс-кода.