Дни, когда я плакала

– И еще того, что было бы, если бы у нас Дезом не сложилось. Куда бы я тогда пошла?

– Я пытался убедить ее: что бы ни случилось, ей всегда будет куда прийти. Но… – папа качает головой. – Твоя мама доплакалась до того, что заболела. Хэтти позвала ее на кухню и ни с того ни с сего стала учить Венди готовить стручковую фасоль.

– Я вообще никогда раньше не пробовала стручковую фасоль, – смеется мама, – но Хэтти на кухне могла показать класс.

Я улыбаюсь. Да, черт побери, это она умела.

– Пока я помогала ей готовить фасоль, моя голова очистилась от дурных мыслей, и я чувствовала, что делаю свой вклад, так что я перестала плакать. А потом она предложила мне поработать в магазине кормов.

– Ты знаешь старый дедушкин магазин кормов? – спрашивает меня папа.

– Конечно! – Дедушка раньше держал магазин кормов в городе. К моменту моего рождения дедушка уже умер, а Хэтти не могла сама его поддерживать, и она его продала.

– Всё лето я отрабатывала свое содержание в магазине кормов. Я платила ренту, – улыбается мама. – И каждый вторник Хэтти вознаграждала меня, готовя мои любимые блюда: стручковую фасоль, жареную курицу или тушеную свинину на косточке. Потом мы с ней садились – вдвоем, только я и она – и вместе смотрели сериалы. Она обожала сериалы, и я их тоже полюбила. Честно, милая, – мама смотрит на меня увлажнившимися глазами, – я не знала, что такое иметь маму, пока не поселилась здесь, у Хэтти.

Она переводит взгляд на папу. По ее щекам текут слезы. Мои губы дрожат. Я не могу смотреть, как она плачет. Просто не могу. Я подхожу и обнимаю ее.

Папа смотрит на нас со скрещенными руками и улыбается. Я вытираю мамины слезы. Она говорит:

– Я так сильно, сильно, сильно люблю тебя. И надеюсь, что ты никогда не будешь в этом сомневаться.

– Я никогда и не сомневалась.

Мы все вздыхаем, а потом занимаем свои места у каркаса кровати.

– Нам придется поставить ее набок, чтобы пронести через дверной проем, – говорит папа. А потом бросает взгляд на меня: – Куинн, я надеялся, что ты привезешь с собой своего парня. Нам не помешала бы дополнительная мужская сила.

Я закатываю глаза и слегка приоткрываю рот.

Мама одергивает его:

– Дезмонд.

– Что? – смущенно отвечает он. – Как будто это какой-то секрет. И это я вошел, когда они целовались. Тебе это видеть не пришлось.

Моя челюсть отвисает еще ниже. Мне так неловко.

– Дез, Куинн уже восемнадцать лет. Если она поцеловалась с парнем, это еще не значит, что он ее бойфренд, – она смотрит на меня, высоко подняв подбородок. – Так ведь?

Я закатываю глаза и вздыхаю.

– Ага.

– Всё переменилось, – пропевает папа.

Мама поджимает губы, глядя на меня.

– Не так уж всё и переменилось.

Перетащив каркасы всех кроватей в кузов грузовика, мама с папой отгоняют «Гатор» на эстакаду. Я пересекаю двор в своих босоножках на танкетках с дневником в руке. В дальнем конце заднего двора есть клочок земли, покрытый золой, – он словно яма в зеленой траве. Там Хэтти сжигала листья, хворост и всё то, что ей больше было не нужно.

Это именно то восприятие, на котором я сейчас пытаюсь сконцентрироваться. У меня есть зажигалка, несколько веток и чертова куча бумаги, которая больше мне не нужна. Я вырываю первый список дел – список, с которого всё началось, – и поджигаю его. Сделано. Теперь, когда он выполнен, у меня так много места на полках для всего того, что собирается сделать новая Куинн.

Например, воспоминания, которые мы будем создавать вместе с Хэтти каждые выходные. И впечатления, что я собираюсь получить вместе с моими новыми друзьями. Без этого дневника у меня не будет кучи страниц, диктующих мне, кто я такая. Может, моим новым любимым цветом станет зеленый или красный, а может, им навсегда останется голубой. Я решу по ходу дела. А еще все те фантазии, что у меня будут о Картере. Но на этот раз я сделаю всё возможное, чтобы они стали реальностью.

Я бросаю список на кучу веток и смотрю на огонь. Потом я смотрю на красную тетрадь на пружинках у меня в руке. Я крепко сжимаю ее, зная, что без нее у меня будет гораздо больше свободы для выплеска эмоций. Она сдерживала мои чувства, когда я не знала, как выразить их вслух, но теперь я так больше не могу. Не могу позволять чему-то сдерживать меня. Я слишком велика для этого дневника.

Я бросаю его в огонь, не давая себе задуматься. Смотрю, как он горит, приложив руку ко рту. И едва не бросаюсь затоптать языки пламени, потому что мне кажется, будто мои воспоминания исчезают у меня на глазах. Когда я впервые написала о своих ужасных рыданиях? Когда были лучшие дни моей жизни?

Но я делаю шаг назад, отбрасывая эти вопросы. Я знаю, кто я. Я девушка, которую не приняли в Колумбийский университет. Я девушка, получающая ужасные отметки по английскому языку, но умеющая придумывать смешные подписи к фотографиям. Я девушка, которая научилась стоять за себя. Девушка, которая встретилась со своими страхами лицом к лицу.

Красная обложка становится черной. Я разворачиваюсь и прощаюсь со всем тем, что осталось от дома и участка Хэтти, в то время как пепел вчерашних страхов взмывает высоко в небо.