Всего за месяц, добытый Джеймсом образец лекарства разросся до обширных тысячных партий и стал куда доходнее, чем золото, лунные камни или драконья кровь. Его продавали в Косом переулке, спекулировали в Лютном переулке и толкали через объявления в газетах.
За одну порцию этого зелья иные волшебники готовы были продать дом и отдать все свое золото, а кое– кто – и пойти на преступление. Министерство изо всех сил пыталось удержать ситуацию под контролем, но истерия, захватившая общество, била через край. Сообщали даже о смертельных дуэлях за чудодейственный флакон. Однако, даже это не могло испортить радость общества по поводу долгожданного выздоровления. Небо над волшебным миром еще никогда не казалось таким тяжелым и тревожным, как в эти зимние месяцы. Но теперь в тучах наконец-то показался просвет и первые лучи спокойного весеннего солнца упали на уставшие крыши. Мир пропитался ароматами мяты и надежды, почти так же быстро, как пару месяцев назад пропитался кровью и отчаянием. Проклятые приходили в себя, похудевшие, измучанные, но счастливые волшебники и волшебницы заполняли своими снимками передовицы «Пророка», тесня никому не интересные заметки о безрезультатности поисков первоисточника лекарства.
Как только стало ясно, что чума отступила, со всех магазинов сняли табу, вернув свободный доступ к товарам. Школьная администрация перестала так тщательно проверять почту и продукты, вследствие чего в день матча столы в гостиной Гриффиндора просто ломились от всевозможной снеди и напитков – как в старые-добрые времена.
Причин для радостей у факультета не было очень давно, поэтому праздновали так, будто не матч выиграли, а одолели Волан-де-Морта. Музыка до крови из ушей, вопли, контрабандный школьный алкоголь – в общем, всё, как Джеймс любил.
Растянув в руках гигантский гриффиндорский стяг, он вскочил на ближайший стол, под чудовищные басы «Диких сестричек» вскинул багровое знамя над головой и огласил гостиную победоносным рыком. Радостное рукоплещущее море вокруг отозвалось ответным раскатом.
– Что это было?! Я вас не слышу! – заорал Джеймс во всю мощь легких, но его все равно не было слышно в творящемся вокруг безумии. Школьники бесновались, вопили, орали и обливались пивом. Ад, короче говоря. – Я хочу слышать ваш РЕ-Е-ЕВ!
Толпа отозвалась еще одним раскатом, на этот раз громче и яростнее. Глава гриффиндорского прайда удовлетворенно улыбнулся, бросил кому-то стяг и за обе руки втащил на стол свою любимую львицу – смеющуюся Лили с волосами, немножко мокрыми от сливочного пива, как у многих других.
– За Гриффиндор! – проревел Джеймс, одной рукой обнимая Лили, а другой вскинув свой кубок, в который заботливые руки Мародеров намешали жгучую смесь из огневиски, тыквенного сока и бодроперцовой настойки.
Факультет заревел в третий раз, вскидывая кубки. Сделав несколько великанских глотков, Джеймс с размаху бросил недопитый кубок на пол, так что остатки пойла попали на близстоящих (те пришли в буйный восторг), после чего схватил Лили и крепко поцеловал взасос – на радость зрителям.
– Еще немного и она откажется целоваться с тобой наедине, Сохатый! – прокричал Ремус, когда Джеймс оставил Лили танцевать с подружками, а сам подвалил к Мародерам, стоящим у окна, рядом с пивной бочкой. – Придется звать публику, чтобы поцеловать её в нашей спальне!
Мародеры заржали, Джеймс, весь красный и взъерошенный, с очками набекрень, обхватил Ремуса за шею.
– Ды сито ты говорись! – просюсюкал он, притягивая к себе друга и вдруг сделался томно-серьезным. – А может ты ревнуешь, Лунатик?! А? Может ревнуешь? Да ладно, не ревнуй! Ну же, иди сюда, принцесса! – под гогот Сириуса и Питера он навалился на Ремуса широкой капитанской грудью, делая вид, что собирается и его поцеловать взасос.
– Иди в жопу, Сохатый, я еще не настолько пьян, чтобы лизаться со всеми подряд! – Ремус брезгливо увернулся и со смехом оттолкнул от своего лица его слюнявую рожу. Впрочем, Джеймса это только развеселило, он вытер лицо рукавом и другой рукой с кубком обхватил за шею еще и Сириуса.
– Черт возьми, Бродяга! – простонал он и громко икнул. – Как ты подал этот мяч, я чуть с метлы не наебнулся, так переживал! Я тебе прямо по гроб жизни за него буду обязан! – он вдруг вгляделся в толпу слегка пьяным, плавающим взглядом и шумно втянул воздух, поправив очки. – Мерлиновы яйца, это Анжела и Кристен с шестого?
Все Мародеры как по команды повернули головы. Две шестикурсницы прямо во время танцев слились в поцелуе – с языками, руками и всем остальным.
– Когда она успела отрастить такие буфера? – пробормотал Джеймс, лохматя волосы. Сириус усмехнулся в свой кубок, Питер незаметно поправил резинку трусов. – Я в ах…
– Лично меня устраивает и первый размер, спать не так жарко, – Сириус сунул свой кубок Питеру и с улыбкой протиснулся боком в толпу, разглядев в море алых стягов и лохматых грив, единственные на весь Хогвартс белые волосы своей подружки.