Дни между станциями

Мишель не покидал своего номера. Каждый раз, когда звонил телефон, он прислушивался к шагам хозяйки на лестнице; каждый раз, когда слышал шаги на лестнице, он ждал стука в дверь, по которому узнал бы, что ему звонят. Несколько раз телефон звонил, несколько раз он слышал шаги на лестнице, но стука в дверь так и не раздавалось. Он начал вслух говорить в потолок: «Пожалуйста, позвони мне». Ему хотелось пойти к ее отелю, чтобы проверить, горит ли свет в их номере, но он боялся пропустить звонок, он боялся, что она увидит его и подумает, что он следит за ней, он боялся, что в номере будет темно, потому что она занимается с ним любовью. Он так и не заснул. Вместо этого он просто лежал и, к своему изумлению, увидел, что хулиган все еще находится в хрустальной лавке через дорогу. В окне горела одна маленькая свечка, и на всех стеллажах уже блестели брызги стекла; мальчишка сидел и глядел, словно больше ему некуда было идти. За ним, на той самой полке, все еще стоял ряд дутых стеклянных головок, которые Мишель заметил раньше; они уцелели, побоище обошло их стороной. Тут паренек безучастно поднял голову и заметил, что за ним следят; Мишель не мог не взглянуть на стеклянные головы, и через дорогу мальчик не мог не уловить этот тревожный взгляд и не проследить за ним. Он увидел головы. Он перевел глаза на Мишеля и затем беспощадно отправился к головкам, словно исполняя неизбежный долг; а когда разрушение было доведено до конца, что-то промелькнуло перед глазами Мишеля. Это было лицо женщины, видение столь мощное, что оно взорвалось перед ним и тут же снова было утеряно; это было похоже на остальные воспоминания и сны о его прошлом, только ничто раньше не обладало такой мощью, ничто так не затронуло его – ни близнецы, ни что-либо другое. Но теперь он потерял этот образ, он не мог припомнить его; он знал, что это женщина, но это была не Лорен, и не его мать, и не его тетка, и не девочка в розовом платье с бантом, которая ехала с ним в поезде, и ни одно лицо с улицы, которое он мог бы припомнить. Он взглянул обратно на хрустальную лавку, чтобы найти то, что вызвало к жизни это воспоминание, – но хулиган, безнадежно сидевший в западне считанные секунды назад, уже исчез. Головы исчезли. Мишель заволновался – что, если именно стеклянные головы вернули ему воспоминание, и теперь, когда они разбились, он никогда больше не завладеет им? Но тут он понял, что на самом деле причиной было битье стекла и еще этот свет. Странный, преломленный свет, заточенный в самом стекле, не исходящий ни из какого иного источника – ни от солнца, ни от Луны, ни от других светил, – это был свет, который рождался из себя самого, неповторимый, заключенный в себе самом; и тогда воспоминание снова пришло к нему. Этот свет: он был в странной каморке без дверей и окон, и на стене перед ним, в рамке, висела ошеломляющая фотография совсем юной женщины. Воспоминание было так же ярко, как любое другое. Ему была четко видна каждая деталь этой фотографии – скорбные, одинокие глаза, пухлый детский рот, – и он понял, что это женщина с пленки, отданной им в обмен на собственный фильм о матери. Мысленно стоя в этой неизвестной ему комнатке, он долго глядел на фотографию, а затем увидел в самом дальнем и темном углу крохотную дряхлую фигурку с белыми волосами. Человек показался ему знакомым. Мишель отпрянул от старика, от собственных мыслей, от воспоминания, тикавшего ему в ухо, как бомба. За этим кошмаром он не станет пускаться в погоню. Но пока он продолжал пятиться, все в нем опустилось, и ему не осталось ничего, кроме собственной жестокости. Теперь он думал о Лорен и о неистовстве своих чувств, о своих мрачных желаниях. Он подумал о том, отличается ли он чем-нибудь от Джейсона.