Дни мира

Но день за днем Гризельда откладывала на завтра слово или улыбку, способную позволить Райе войти в ее каюту, и оставалась там одна. Ее постепенно охватывала растущая меланхолия. Ей недоставало чего-то незаменимого. Или кого-то…

В воскресенье капитан корабля объявил большой праздничный бал. Гризельда решила, что этим вечером в ее жизни все должно начаться с нуля и, словно новобрачная, надела белое платье. Райя выглядел необычно. Он походил на божество, переодевшееся в смертного и спустившееся на землю. Все женщины завидовали Гризельде, танцевавшей с принцем, и все мужчины ненавидели его, когда он обнимал в танце свою прекрасную спутницу.

Бал заканчивался. В зале остались только три пары, в том числе Гризельда с принцем, и они с каждым очередным танцем откладывали момент расставания. Седобородый капитан лайнера спустился с мостика, чтобы станцевать с Гризельдой финальный вальс. Это был его последний рейс. Перед тем как отправить капитана на пенсию, компания предоставила ему возможность совершить этот эпохальный рейс. Звуки оркестра ностальгически звучали в большом опустевшем зале, теряясь между сгрудившимися в стороне столиками. В дальнем углу салона одинокий пассажир, куривший сигару, положил ее и ушел. Это был Герхард Нейман. После отплытия из Шербура он не встречался ни с Гризельдой, ни с Райей. Он собирался поговорить с ними перед самым прибытием в Нью-Йорк. Искал возможности расширить свои акции против Англии, так как считал, что в последнее время они заметно ослабели.

Последние звуки вальса бросили, словно волна, Гризельду к принцу Райя. Капитан склонил в поклоне седую голову и вернулся к своим обязанностям. Стены салона исчезли. Зеркала отбрасывали в бесконечность картину светлого паркета, позолоченные люстры и зеленые растения в кадках. У Гризельды кружилась голова. Бесконечное пространство кружилось вокруг нее в бесконечном вальсе. Музыканты складывали инструменты, но музыка продолжалась. Меланхоличная мелодия то звучала, то затихала, заглушенная бормотанием тишины. Гризельда схватила обеими руками руку принца, и они двинулись к каютам, не ощущая, как поднимаются по лестницам и проходят коридорами, заполненными светом и туманом. Под их ногами разворачивался бесконечный ковер, нежный, как весенняя трава. Когда подошли к каюте принца, Гризельда отпустила его руку и поняла, что должна идти дальше без него. Спокойная, воздушная, она через несколько шагов повернула за угол и потеряла его из виду. С каждым шагом она освобождалась от волнений и сожалений, одолевавших ее с начала путешествия. Туман рассеивался, свет становился ярким и четким, музыка превратилась в одну-единственную ноту, продолжительную и трогательную, напоминавшую букет желтых цветов дрока. Подойдя к двери своей каюты, женщина услышала радостный лай, неизменно встречавший ее при возвращении домой.

— Ардан!.. Она открыла дверь. Большой пес с огненной шерстью бросился к ней. В центре каюты стоял Шаун, каким она помнила его в часовне острова Сент-Альбан, мужественный и сильный. Его лицо немного портило пятно крови на лбу. Она вспомнила слова Эми: «Тебя ждут на борту большого корабля».

— Ты ждал меня!.. И она бросилась к нему. Пятно крови исчезло. Они слились в одно целое. Каюта задрожала, раскололась, распахнулась навстречу небу и морю. Стремительно несущийся в ночь благодаря всей мощи своих машин, «Титаник» столкнулся с айсбергом.

* * *

В полдень 17 апреля, через два с половиной дня после катастрофы «Титаника», непонятная мгла заволокла Париж. Остановились автомобили и пешеходы, горожане высыпали на улицы, задрав головы к небу, — солнечное затмение накрыло Европу темным пятном.

Сэр Генри, возвращавшийся домой на фиакре, сошел на тротуар и принялся следить за появившимся светлым краешком солнца. Он пытался защитить глаза, держа перед лицом цилиндр, оказавшийся достаточно бесполезным и совершенно непрозрачным экраном. Более находчивый кучер достал один из фонарей и принялся смотреть на солнце через большое красное стекло. Сэр Генри, вынужденный отказаться от дальнейших исследований, отвернулся и надел цилиндр. Ему показалось, что люди на улице выглядят очень странно, а их лица приобрели зеленый оттенок.

— Недобрый знак, мсье, — сказал кучер. — Свояченица моей жены, которая умеет читать по картам, говорит, что после трех комет и одного затмения должна начаться война! — Да, конечно, — согласился сэр Генри. — Такое вполне может случиться. Он забрался в фиакр, неторопливо двинувшийся дальше. Обитые железом колеса громыхали по булыжной мостовой в постепенно растворявшейся в свете солнца темноте.