Дни мира

Он не имел понятия о тайнах, раскрываемых с помощью карт, но приходил к тому же пессимистическому выводу, основываясь исключительно на известных ему фактах. В аннексированной Германией Лотарингии пели Марсельезу, кайзер повстречался с королем Италии на гондоле в венецианском канале, итальянская эскадра обстреляла Дарданеллы, на военных французских самолетах начали устанавливать устройства для размещения бомб, новая парижская мода разрешила женщинам открывать лодыжки, что свидетельствовало о катастрофическом падении нравов, что обычно проявляется на опасных поворотах истории. Но гораздо сильнее, чем гибель «Титаника», его потрясло крушение гораздо менее значительного плавательного средства — во время очередной, 67-й по счету, регаты «Оксфорд — Кембридж» на Темзе пошла ко дну кембриджская восьмерка. Действительно, настал конец времен…

Сэр Генри с облегчением вздохнул и потянулся, усевшись за стол. Он чувствовал себя за ним так уютно… Сейчас весьма вероятным было его назначение в Вашингтон. Но это не слишком привлекало его. Он в очередной раз подумывал об отставке. Тогда смог бы проводить время то в Париже, то на вилле в Трувиле. И посещать Монте-Карло сколько ему заблагорассудится. Разумеется, бывать также в Лондоне и Гринхолле… Конечно, именно таким образом он сможет жить, если не поедет в Вашингтон и выйдет в отставку. В конце концов, есть кому запутывать международную политику и без него…

Успокоившись, он встал и подошел к висевшей на бледно-зеленой стене картине с изображением девочки в лиловом платье, подписанной буквой «Т». Всмотревшись в нее, почувствовал, как его мышцы расслабляются, заботы куда-то уходят… Действительно, это настоящая живопись… Его кузен Томас был настоящим художником…

Но это был художник, который перестал рисовать. Он вернулся в Париж изменившимся, его переполняли желание прощать, в нем появились способность терпеть, а также любовь к Полине. Он телеграфировал, чтобы предупредить родственников о возвращении. В дороге ему казалось, что поезд тащится невыносимо медленно…

Томас бегом взлетел по лестнице… Она услышит его, откроет дверь, он обнимет ее, осыплет поцелуями, поднимет на руки, понесет к постели… В это время мать должна быть занята уроками…

Дом встретил художника полной тишиной. В нем не было ни души.

Первой вернулась мать.

Потом появилась дочь на руках у кормилицы.

Наконец, в два часа ночи, явилась супруга.

Ожидая ее, Томас опустошил все, что удалось найти в доме, — бутылки вина и рома для грога, хинную настойку, спирт, которым были залиты вишни в банке… Он орал так громко, что с Бланш случилась истерика и начались судороги. Проснулись даже животные на конюшне. Лошади ржали, как в ночь землетрясения, а Цезарь, дремавший под платаном, протянул хобот к светящемуся окну и затрубил…

Полине удалось скрыться в своей комнатушке до того, как Томас накинулся на нее с кулаками. Ему не оставалось ничего другого, как разбивать о дверь тарелки и кувшины. Попытался взломать ее, но дверь под краской, изображавшей древесину, оказалась железной. Ее строитель, инженер Эйфель, был человеком обстоятельным.

Элен, одновременно ужасающаяся и довольная, не знала, как успокоить Бланш, извивавшуюся у нее в руках. Она проклинала женщину, принесшую столько бед в их дом, но была рада слышать, как ее, наконец, стал обзывать Томас, чего Полина давно заслуживала.

Полина больше не появлялась в супружеской спальне. Во время отсутствия Томаса она постепенно создавала уют в своей кладовке. Сняла со стенки шкафчик для провизии и поставила его на кухонный стол. Теперь Элен могла распоряжаться им как ей хочется… Висевшую на плечиках одежду распихала в чемоданы, набросив на них плед. Таким образом, у нее появилось пространство вокруг узкой постели и трельяжа.

Томас с удивлением обнаружил, что в доме теперь жила женщина, совершенно не зависящая от него, тогда как он мечтал вернуться домой к супруге любящей, рыдающей, раскаивающейся. Да, теперь он понял, что в некоторых ситуациях отсутствие не способно ничего излечить. Впрочем, как и присутствие.

Томас привык посещать кафе поблизости от редакции «Матэн» в компании с Бето. Бето заказывал абсент, выпивал рюмку за рюмкой, взгляд его принимал мечтательное выражение, а выпученные глаза становились стеклянными, похожими на устриц. Томас не доверял этой отраве и пил красное вино. В баре «Маленькая пушка» оно было замечательным, из винограда с малоизвестных в Париже виноградников в Божоле.

Монтель пришел в ярость, когда понял, что теперь в его небольшой команде оказалось два пьяницы. Вообще-то, их было трое, но толстяк Фабр мог пить что угодно и в любом количестве, не пьянея. Алкоголь проваливался в его похожий на бочку живот, и его пары не добирались до головы.