Дни моей жизни. Воспоминания.

Эти поездки были интересны тем, что переносили нас в далекие времена -- в эпоху "из дальних лет". Прошлое, о котором читали у Пушкина, Толстого, Гончарова, вставало как живое... В то время вообще многое еще не совсем исчезло, что теперь кажется сном или историческим рассказом. Нам, людям дореволюционного периода, картины и образы прошлого века были гораздо ближе, чем теперешним людям эпоха нашей молодости, хотя нас отделяло от них около столетия, а молодежь от нас отделяют какие-нибудь три десятка лет: такие колоссальные перемены произошли за это время. Поездка к Юрьеву на лошадях по проселочным дорогам, с позванивающими под дугой бубенцами, аромат полевых цветов и мяты, остановки, чтобы нарвать ландышей или ночных фиалок, белоголовые ребятишки у околиц, для которых наготове были паточные леденцы в пестрых бумажках с золотой канителью за то, что они отворяли ворота... Потом -- старинный дом с колоннами, обветшалый и полупустой, но сохранивший какие-то дедовские кресла, портреты, книги в сафьяновых переплетах... И радушие семьи... Большая терраса, перед которой текла мелководная, но красивая река Сабля. На террасе -- огромный стол с букетом цветов. Обед с кулебякой и мороженым, старая нянюшка, царившая в девичьей и кухне и ласково встречавшая друзей своего выпестованного ненаглядного Юрочки. А сам он -- уже не робкий юноша, но зрелый человек, радушный хозяин, "глава семьи", кругом -- сестры, племянники, молодежь -- ученики Юрьева по театральной школе... Смех, рассказы, воспоминания... Между прочим, за мороженым вспоминали, как Юрий Михайлович на именинах у М.Н.Ермоловой, попав к ней на званый обед, съел по ее настоянию две порции мороженого, куда повар нечаянно вместо сахара всыпал соли. Сама хозяйка не ела мороженого, но приветливо угощала юного гостя, а он от смущения не смел отказаться и покорно ел... После обеда -- прогулка по милым местам, таким русским, по рощам и лугам, а потом -- обратный путь при луне, под мелодичное позванивание бубенцов, отдаленный лай собак, ночные звуки: перепел, "спать пора, спать пора..." Казалось, будто это все происходит лет сто тому назад... Так ездили тургеневские герои из какого-нибудь "Затишья" к себе домой, так ездил еще Ленский к Онегину...

С семьей Ермоловых Юрьева связывали близкие отношения. В тридцатых годах он на несколько лет оставил Александринский театр для московского Малого, и эти годы он жил в доме Ермоловой, у ее дочери. Там я постоянно встречалась с ним, так как тоже в свои выезды из Ленинграда останавливалась у Маргариты Николаевны. И вот тут я увидала нового Юрия Михайловича. Он открыл новый источник творческой радости -- стал писать свои записки.

Книга эта произвела большое впечатление, и, действительно, это очень ценная вещь: в ней так мало "ячества" и так живо и непосредственно отражены многие театральные впечатления, встречи и лица, что она дает богатый материал историкам театра.

Что во всем этом мне особенно было интересно, это как Юрий Михайлович начинал писать. Он, как малый ребенок, пробующий ходить, с трудом делал свои первые шаги. Все для него было ново и непривычно. В голове его рождались образы, воспоминания, мысли, выводы, заключения властно, стройно и неудержимо, а непривыкшее перо иногда вдруг не слушалось и останавливало творческий процесс на каком-то слове или согласовании двух слов, которые не давали кратко и точно уложить в форму мысль, и требовательный художественный вкус протестовал. Юрий Михайлович появлялся не раз в столовой, большой, красивый, важный, с растерянно-детским выражением лица, и добродушно спрашивал:

-- Что мне делать с этой фразой?.. Никак не выходит...

Но время и практика сделали свое дело, и он овладел всецело секретом, как писать так же просто, как говоришь, -- и больше уже не нуждался в советах, хотя всегда с удовольствием и внимательно принимал их, когда читал нам вслух свои новые главы.

Сейчас он работает с увлечением уже над третьим томом своих воспоминаний и, кроме того, весь горит двумя благородными делами: он строит народный дом в селе Троица-Нерль, а в бывшем имении М.Н.Ермоловой устраивает для артистов дом отдыха ее имени.

Совсем недавно он отошел от письменного стола, чтобы сыграть "Маскарад" в Ленинградской филармонии, в концертном исполнении; по отзывам видевших -- играл вдохновенно, совсем по-новому и взволновал театральный Ленинград.

В те годы, о которых я пишу, в Александринском театре Юрьев играл в моей пьесе "Кулисы" адвоката, а в "Флавии Тессини" -- князя. Первую роль он потом передал Горин-Горяинову, который в ней, между прочим, гримировался под моего мужа, взяв его характерную седую прядь над правым виском в темно-русых волосах...