Дни нашей жизни

Я упирался и в ужасе пытался найти глазами Славу – свое спасение от навязчивой социализации.

Он возник откуда-то сзади.

– Все нормально? – спросил он.

– Нет, – сказал я.

– Да! – сказала Лена.

Я был готов вот-вот зареветь. С силой выдернув свою руку у Лены, я сделал то, что мечтал сделать с первой минуты, как оказался возле школы: спрятался за Славу.

– Да что с тобой? – растерялась Лена.

– Он не привык так много общаться, – мягко объяснил ей Слава. – Ты не переживай, завтра пообщаетесь. А то нам уже пора домой.

«Нам пора домой» – это кодовая фраза. С ее помощью родители не раз спасали меня в детстве, когда другие дети настаивали, чтобы я с ними играл.

По дороге домой Слава расспрашивал меня о школе:

– Тебе там понравилось?

– Нет.

– А учительница хорошая?

– Не знаю.

– А что за девочка?

– Не знаю.

– А кто-то из ребят тебе понравился?

– Нет.

В общем, со школой у меня не задалось с первого дня.

Сочинение на тему «Моя семья»

На третий день Лена перестала меня пугать. Она оказалась вполне ничего.

Во-первых, она много говорила, и ей было совсем не нужно, чтобы я отвечал.

Во-вторых, во вселенной Гарри Поттера она бы выбрала Слизерин, как и я.

В-третьих, она угощала меня конфетами в таком количестве, в каком дома мне бы никогда не разрешили их есть. Это, в общем-то, была главная причина, почему я решил с ней общаться.

Хотя у нашей дружбы была и обратная сторона: сначала Илья и его друзья, такие же глупые, как и он сам, дразнили нас женихом и невестой. Лена бесилась, а я нет. Ведь жених и невеста – это обычные слова, а не оскорбления.

Потом Илье наскучили эти дразнилки, и он заявил уже только мне:

– Ты общаешься с девчонкой, потому что сам похож на девчонку.

Я подумал, что он говорит так из-за моих волос (в детстве я не любил стричься и обрастал до такой степени, что волосы спадали на глаза). Но потом я понял, что говорит он о моем характере – ведь я не стал тогда дразнить собаку вместе с ним.

На выпады Ильи я никак не реагировал, потому что до меня долго не доходило, что они обидные. Но однажды Лена спросила:

– Тебе все равно, что он называет тебя девчонкой?

– Да, пускай.

– Обидно же…

– Это же не обзывательство.

– Обзывательство!

– Ну ты же девчонка. Разве тебе обидно?

– Я-то настоящая! А ты – нет, тебе должно быть обидно.

Но, как бы то ни было, мне не было обидно, что я – ненастоящая девчонка.

Наивность и искреннее непонимание того, что меня обижают, стали моей главной защитой. Илья не получал никакого ответа и очень быстро выдыхался. Последним прозвищем от него стало слово «аутист».

Случилось это на уроке музыки, когда учительница поставила меня под летящие пули. А как это еще можно назвать? Все расшумелись, а она принялась приводить меня в пример как «хорошего спокойного мальчика, который всегда молчит». Думаю, всем понятно: хочешь подставить кого-то в детском коллективе – публично похвали его, унизив этим всех остальных.

– Просто он аутист! – выкрикнул Илья с последней парты.

Учительнице понравилось это слово. Она восхитилась тем, какие современные дети «вумные» (у нее были проблемы с дикцией, которые при пении только усиливались).

Вернувшись домой, я спросил у Льва:

– Что такое аутист?

В этот момент он читал книгу, на обложке которой было написано «Внезапная сердечная смерть». Подняв глаза, он несколько секунд молча смотрел на меня.

– Тебя так в школе назвали? – наконец спросил он.

– Да.

– Кто?

– Илья. Которого укусила собака.

– И который ударил сам себя качелями?

– И который кинул шифер в костер.

– Скажи ему, чтобы перестал вымещать свои комплексы, связанные с навязчивой мужской гендерной социализацией, на таком хорошем человеке, как ты.

Я поморгал.

– Что?

– Просто скажи, что он тупой! – крикнул Слава из соседней комнаты.

– Нет, не надо, – возразил Лев.

Но Слава продолжил фонтанировать идеями.

– Или расскажи всему классу, что мама с папой называют его Илю-ю-ю-юшей, – он издевательски протянул имя.

– Не нужно обзывать его в ответ, – продолжал Лев. – Агрессия порождает агрессию.

Не знаю, какое решение я принял бы после этой путаницы в идеологических разногласиях своих отцов, если бы Илья не переключился на Антона. Антон был странный. Я его тоже не понимал, но обижать все-таки не хотел.

Он обладал удивительной природной способностью раздражать и не нравиться. Манера речи у него была такая, словно он родился не в то время и не в том месте. Например, девочек он называл «кумушками». Мог подойти к группе девчонок и сказать:

– Ну, как вы тут, мои кумушки?

Вот это вот «кумушки» больше всего раздражало Илью и его прихвостней. А может, дело было не в слове. Может, дело было в том, что сами они умели общаться с девочками только на уровне кривляний и задираний, а все мальчики, которые обходились с девчонками как с нормальными людьми, автоматически считались неугодными Илье и его компании. Было видно, что Илья очень хочет нравиться девочкам. Уже в первом классе у него была куча выдуманных на ходу любовных историй, в которых «все случилось». На самом же деле своим поведением он всех только раздражал.