Дни нашей жизни

Глуховцев. Почему же уходить? Она же сама сегодня извинялась и… (Кричит.) Войдите! Войдите!

Евдокия Антоновна(входя и презрительным взглядом окидывая студента). Оля! А вы еще здесь, господин Глуховцев?

Ольга Николаевна. Он сейчас уйдет. Коля, миленький, послушай… (Ведет его к двери.) Я сейчас, мамаша, я только провожу его до номера.

Глуховцев(вырываясь). Прошу вас не трудиться! Я сам! (Быстро уходит.)

Ольга Николаевна(заламывая руки). Ушел! Коля, Колечка, вернись!.. (Падает на кресло и плачет.)

Евдокия Антоновна(угрожающе). Оля! Это что еще за драмы?

Ольга Николаевна. Все… все пропало. Не увижу я его больше, моего голубчика… И некому меня пожалеть.

Евдокия Антоновна. Оля! Сейчас же извольте умываться и поправить волосы. Это еще что такое — драмы, а? Мальчишка! Студентишка!.. Вы слышите? Если ты сейчас же не пойдешь мне и не умоешься, то… Оля!

Ольга Николаевна(грубо). Чего орете? Видите, иду. (Сморкается и, толкнув мать плечом, проходит за перегородку.)

Евдокия Антоновна. Скорей, скорей, Олечка! Он только в парикмахерскую заехал и сию минуту будет здесь.

Ольга Николаевна. Опять мои шпильки вы потаскали. Сколько раз вам говорила: купите себе свои и украшайтесь сколько угодно. (Презрительно.) Тоже!

Евдокия Антоновна. Скажите пожалуйста, одной шпильки взять нельзя! Лучше бы юбки свои убирала, а не разбрасывала по стульям! Что же, мне так и ходить, распустивши волосы, как Офелия?

Ольга Николаевна. Ведьма!

Евдокия Антоновна. Что-с? Это вы про кого?

Ольга Николаевна. Ведьма!

Евдокия Антоновна. Прошу вас замолчать! И это называется институтское воспитание! Потаскушка! Дрянь!

Ольга Николаевна. А зачем меня продали? Вот и не была бы потаскушка. Ведьма! Черт!

Евдокия Антоновна. Продали? Кто тебя такую купит? Таких, как ты, на бульваре сотни шатаются.

Ольга Николаевна. Мамаша!

Евдокия Антоновна. Ну-с? Я слушаю вас, моя дочь.

^{В дверь громко и властно стучат. Обе женщины замолкают.}

Олечка, полковник. Поторопись, дитя мое. Пожалуйста!.. Entrez, monsieur.[4]

Фон Ранкен(входя; одет в штатском). Здесь?

Евдокия Антоновна(расцветая). S'il vous plait![5] Пожалуйста! Как я счастлива, полковник! Надеюсь, больной ваш не опасен? Я так много наговорила Олечке о вас, и она ждет не дождется, бедняжка. Оля, дитя мое, ты знаешь, кто пришел?

Фон Ранкен. Вы сказали, почтеннейшая Евдокия Григорьевна…

Евдокия Антоновна(приседая). Антоновна, полковник.

Фон Ранкен. Евдокия Антоновна, что вы живете в номере пятьдесят четвертом, — а в действительности ваш номер пятьдесят второй.

Евдокия Антоновна. Разве? Какая ужасная ошибка!

Фон Ранкен. Да, нужно быть внимательнее. И пожалуйста, почтеннейшая, не зовите меня полковник, а зовите просто господин фон Ранкен. А где же Ольга… не знаю, как дальше.

Евдокия Антоновна(молитвенно). Зовите ее Оля, господин фон Ранкен: она ведь у меня такая еще девочка. Олечка, тебя ждут.

^{Входит Ольга Николаевна, сильно напудренная; молча протягивает гостю руку.}

Позвольте представить: моя дочь, Оля. Какие очаровательные духи, — ты не знаешь этого запаха, Оленька?

Фон Ранкен. Peau d'Espagne.[6] Счастлив познакомиться, Ольга…

Евдокия Антоновна. Оля, полковник, Оля.

Ольга Николаевна. Я тоже очень рада.

Фон Ранкен. Насколько помнится, я имел честь служить с вашим батюшкою в одном полку.

Евдокия Антоновна. Да, да, господин фон Ранкен! Он так много мне рассказывал о вас.

Фон Ранкен. Ну, это едва ли; я тогда только что поступил, и ваш супруг меня не знал. Но я его помню, да, да… Достойнейший был человек, но игра в карты… Не так ли, Евдокия Григорьевна?

Евдокия Антоновна. Ах, не вспоминайте, господин фон Ранкен, это такой ужас! Олечка! Но что же ты, мой друг, молчишь? Отчего не предложишь гостю чаю? Не нужно быть такой застенчивой, дитя мое.

Ольга Николаевна. Хотите чаю?

Фон Ранкен. Нет, я не пью чаю. Но вот, если позволите, я попрошу вашу мамашу… Вот деньги, Евдокия Григорьевна, — здесь двадцать пять рублей надеюсь, что этого хватит?

Евдокия Антоновна. О, конечно, полковник! Мне, право, совестно…