Дни нашей жизни

На полках большие куклы, распахнув голубые гла­за, стояли в коробках. Клоун в красном колпаке сидел верхом на слоне, у которого мерно покачивался хобот, полосатый тигр смотрел на обезьянку, висящую в оран­жевом обруче. Большие пестрые мячи, волшебные фо­нари, детские велосипеды — трехколесные и двухколес­ные, голубые самокаты с алыми колесами, свисающий с потолка парашютист под зонтом-парашютом...

Из всей этой массы игрушек надо было выбрать один, самый подходящий, завораживающий подарок для маленькой незнакомой девочки. Холодком по сердцу прошла мысль, что девочка — чужая, непонятная, а должна стать родной.

Он видел эту девочку всего три раза. Однажды они условились встретиться с Груней в воскресенье днем в парке. Галочка с двумя другими девочками прыгала через скакалку. Они прыгали по очереди: две крутили скакалку сперва в одну сторону, потом в другую, а третья прыгала и визжала. Потом Галочка прыгала одна, выделывая всякие фокусы: поворачивалась во­круг себя во время прыжка, прыгала боком и назад, как-то по-особому перекручивала скакалку. Воробьев смотрел и не мог понять, как это она умудряется.

Вторично он видел ее вечером, на пустыре, когда Груня вывела дочку погулять. Галочка лезла к матери с болтовней, раздражавшей Воробьева, сердито коси­лась на приставшего к ним дядю, просилась домой. В руках у нее был тряпочный заяц, но заяц не занимал ее, она тащила его за ухо и пыталась всучить матери.

Третий раз он мельком видел ее в тот вечер, когда заходил с Воловиком к Ефиму Кузьмичу.

— Сколько стоит вон та кукла? — робко спросил Воробьев.

Кукла была роскошная, с закрывающимися глазами, но на нее у Воробьева уже не хватило денег. Продав­щица наметанным взглядом определила его неопытность и стала предлагать ему то одно, то другое, завела мото­циклиста, и лошадку с тележкой, и слона, который то­пал по стеклу, переваливаясь с боку на бок.

— А сколько стоит плита? — спросил он, заметив нарядную кафельную плиту.

Плита стоила дешево, и к ней продавщица приложи­ла еще лист картона с пришитыми к нему маленькими кастрюльками и сковородками и второй лист — со сто­ловой посудой. Она уверяла, что для девочки это чудес­ный, занимательный подарок.

Обрадованный, что выбор сделан, он расплатился, получил аккуратно перевязанный пакет и заспешил к Клементьевым.

Он заранее готовился сразу, ничего не говоря, на­деть на палец Груни колечко, и ему почему-то казалось, что она бросится к нему на грудь так же, как в про­шлую встречу, с тем же шалым выражением на сияющем лице.

Она сама открыла ему, но не обняла, а только креп­ко стиснула его руку и движением губ показала ему, что мысленно целует его. Она улыбалась, но Воробьев видел, что она чем-то взволнована и огорчена, хотя и пытается скрыть это. Колечко было уже зажато в левой руке, Воробьев надел его на палец Груни, Груня про­сияла и тотчас виновато оглянулась.

В дверях комнаты стояла Галочка и строго, не ми­гая, смотрела на них.

— Здравствуй, Галочка, — сказал Воробьев и протя­нул пакет. — Погляди-ка, что я тебе принес.

Галочка покраснела, но не двинулась с места. Во­робьев увидел в этом только детскую застенчивость, но Груня нетерпеливо нахмурилась и неестественно весе­лым голосом позвала ее:

— Иди же, доченька, взгляни, что тут такое.

И, прощупывая игрушки сквозь оберточную бумагу, воскликнула:

— Ого! Что-то острое! И большое! Интересно, что это принес дядя Яша?

Галочка сделала несколько шагов к матери и снова остановилась. Видимо, сложная работа, происходившая в ее душе, пересиливала любопытство.

— Я проговорилась при ней... она знает... — шеп­нула Груня и пошла в комнату, увлекая за собою дочку.

Когда Воробьев снял пальто и вошел за ними, Га­лочка уже оторвала от листа кастрюльку и поставила на плиту, ее пальчики уцепились за терку.

— Морковку тереть, — сказала она, оглянулась на подошедшего Воробьева, что-то вспомнила и оставила терку на листе.

— Скажи спасибо и поцелуй дядю Яшу, — подска­зала Груня.

— Спасибо, — сказала Галочка и отвернулась.

Груня мигнула Воробьеву и пошла в кухню. Галоч­ка устремилась за ней, но Воробьев перехватил ее, при­влек к себе и, страдая за себя, за нее и за Груню, че­рез силу сказал:

— Давай дружить, Галочка. Я люблю твою маму, и твоего дедушку, и тебя. Я хочу, чтобы мы жили весело и дружно.