Когда дверь за ним закрылась, Григорий Петрович опустился в кресло и несколько минут отдыхал, прикрыв глаза. В голове промелькнула мысль — вот уж некстати вся эта история с Клавой! Но тут же он вспомнил Клаву такою, какой она была вчера впервые за все время их совместной жизни, и ему захотелось немедленно увидеть ее снова — увидеть и убедиться, что это правда.
Он небрежно скомкал и бросил в корзину забытое на столе заявление Гаршина и нажал кнопку звонка.
— Машину!
3
Ощущение полноты жизни с особой силой владело Аней в эти дни раннего лета, и непонятная размолвка с Алексеем, огорчая ее, все же не ослабляла, а, пожалуй, даже усиливала это чудесное ощущение.
Аня поверила Алексею сразу, всем сердцем, в садике возле Филармонии, и потом, когда они шли пешком через весь город, шли медленно, часто останавливаясь на пустынных набережных и в молчаливых переулках, названия которых они старались запомнить, потому что с этими маленькими, затерявшимися среди больших улиц, незнакомыми переулками связались воспоминания о слове, произнесенном одними губами, о поцелуе под сумрачными сводами старинной арки, о решении, которое не было высказано, но подразумевалось и чувствовалось обоими: мы будем вместе... Белая ночь трепетала над ними своим колдовским светом. Дома и деревья не отбрасывали теней, только под деревьями и в узких переулках было чуть темнее, а там, где дома расступались по сторонам канала, возникало блеклое сияние спокойно текущей воды. Звуки шагов скрадывались большой и таинственной тишиной. Даже знакомые улицы и набережные выглядели новыми и таинственными в этой тишине, в этом странном свете, в этом сонном безлюдье.
Алексей провел Аню мимо своего дома. Он сделал робкое движение, зовущее ее войти. Она ласково повернула его в другую сторону, и они снова пошли вперед, и слишком быстро возник ее дом, ее подъезд, ее лестница.
— Ну, спите, — сказал Алексей, разогнув и согнув пальцы ее послушной руки. Он повернулся и пошел прочь, и звуки его удаляющихся шагов не скрадывались, а наполняли тишину отчетливым стуком. Аня послушала, прижала к щеке пальцы, которые он только что старательно разгибал и сгибал. Счастливая, поднялась к себе. Утром — после слишком короткого сна — проснулась с блаженной мыслью: «Мы сейчас увидимся».
А наутро встретились так, будто и не было вчерашнего вечера, будто и не сказал он тех слов в садике у Филармонии, будто не целовал ее — будто все это только пригрезилось, а вот наяву: два товарища, два инженера, два члена партбюро встретились в цехе, на ходу поздоровались и разошлись. Потом, часом позже, столкнулись у дверей партбюро, глянули друг на друга вопросительно и смущенно, вошли и начали обсуждать с Воробьевым и друг с другом всякие очередные дела. Аня рассказала о выставке «Учителя и ученики», которую она затеяла в техническом кабинете. Полозов одобрил ее план, а потом начал дополнять его, и Воробьев тоже начал дополнять. Аня шутливо охнула, а Полозов сказал, что совсем не обязательно все делать самой, и упрекнул ее, что она с комсомольцами возится как с младенцами, а работать не приучает. Это было несправедливо. Аня сердито возразила Полозову. Алексей отшутился:
— Критики не любите, дорогой культпроп!
Тут его вызвали в цех, и в этот день они больше не встретились. Аня задержалась на работе допоздна, отчасти оттого, что начала готовить выставку, отчасти оттого, что надеялась уйти вместе с Алексеем. Когда она уходила, Алексей был на сборке. Еще несколько дней назад Аня запросто подошла бы к нему, сейчас она отвела взгляд и торопливо прошла мимо. Он не догнал ее, хотя она шла по двору очень медленно.
Так и потянулись дни: деловые встречи, споры, иногда — вопросительный взгляд украдкой, иногда — пожатие руки. Однажды ей показалось, что Алексей нарочно ходит мимо технического кабинета и громко говорит с кем-то, чтобы она услыхала его голос. Но Аня была обижена тем, что он столько дней не пытался добиться встречи с нею; она не вышла на голос и не подняла головы, когда он прошел мимо приоткрытой двери. Спустя полчаса она заторопилась домой, но Алексея уже не было.
Бригада «косых стыков» собиралась то в цехе, то у Воловика, и каждый раз Аня надеялась, что ей удастся уйти вдвоем с Алексеем, но Шикин непременно увязывался провожать ее, и они шли втроем — она посередине, Алексей и Шикин по бокам. Аня со злости молчала, Алексей тоже, а Шикин старался вести разговор, но у него ничего не получалось.