Мысль его скользнула вперед, к будущим выборам партийного бюро турбинного цеха. И сразу Диденко захотелось приблизить их — не через две недели, а завтра бы! Ефима Кузьмича надо отпустить, тяжело ему. А кого вместо него? Предстоит основательная ломка — «и психологическая». Хорошо бы свежего человека, из цеха, где сложилась другая традиция — серийного, ритмичного производства!.. Из инструментального? Ну конечно же! Там и человек есть очень подходящий — Фетисов. Умница, основательный опыт партийной работы. Ох, скорей бы выборы!
Он открыл глаза, потому что самолет накренился и шум моторов стал громче и словно тревожней. Окно показалось ярко-голубым. Не окно, а небо за окном, небо без края, пронизанное солнечным светом. Земли будто и нет, только серебристое крыло торчит под углом. Но вот оно выпрямилось, внизу блеснула более темная голубизна залива в низких берегах, и вдруг на повороте — в вечной дымке от сотен заводских труб — Ленинград. Какой же он сверху четкий, улицы вытянуты будто по ниточке, а кварталы — ровные квадратики, как на макете архитектурного проекта. А вот и наш проспект, а массивные темные коробки — это же он, завод!
На аэродроме ждала Соня. Из любопытства прискакала встречать: почему это Николай Гаврилович возвращается раньше, да еще самолетом?
Но Диденко не удовлетворил ее любопытства, наоборот, сам всю дорогу расспрашивал, что на заводе, будто отсутствовал не два дня, а две недели. Впрочем, новости, конечно, были.
Коля Пакулин и Женя Никитин предложили комсомольские контрольные посты по краснознаменному заказу во всех цехах, — рассказывала Соня. — Хорошо, правда? Вчера уже начали... И еще вчера в турбинном опробовали станок Воловика — того самого, из-за которого такой шум поднялся! — и, представьте, ничего не вышло! Любимов говорит: этого и следовало ожидать!
— А ты не повторяй всего, что говорят, — с необычной для него резкостью оборвал Диденко. — Лучше запомни: завтра на восемь утра созывай партсекретарей цехов и после работы — партгрупоргов.
— Тоже завтра? — охнула Соня. — Это пока всех обзвонишь!..
— Обязательно завтра, Соня, и ни на день позже.
Не заходя в партком, Диденко подъехал к турбинному цеху и разыскал Воловика. Пригнувшись около облопаченного диска, Воловик медленно и осторожно спиливал с лопаток наросты металла. Диденко досадливо поморщился: кто это надумал, будто в насмешку, поставить изобретателя на следующий день после неудачи как раз на ту самую работу, которую он хотел, но не сумел механизировать?
Воловик заметил парторга, вывел руку из зазора между лопатками, спокойно поздоровался и сказал, не ожидая вопросов:
— Все правильно, Николай Гаврилович, вы не расстраивайтесь. Станок работать будет.
— Ну, если ты меня успокаиваешь, а не я тебя — значит, действительно все правильно, — улыбнулся Диденко. — Что делать собираешься?
— Вчера управление подвело, крутой наклон круга не получался, — объяснил Воловик, руками показывая, как именно должен наклоняться круг, — суппорт переделывать будем, есть одна идея. А у меня, кроме того, сомнение насчет самого круга: тот ли сплав? Посоветоваться надо... в лаборатории, что ли, испытать? После работы займемся.
— А пока — пилишь?
— А пока — пилю.
Диденко прошел в кабинет начальника цеха. Любимов торговался с кем-то по телефону насчет присылки слесарей на снятие навалов. Удивившись неожиданному возвращению парторга, начальник цеха наспех доругался по телефону и тотчас начал рассказывать, как обстоят дела с турбиной: ротор… диафрагмы... цилиндр… регулятор начали собирать... приступили к снятию навалов...
— Долго еще рукодельничать будете? — перебил Диденко.
Любимов развел руками:
— Рад бы не рукодельничать, да что поделаешь? Как раз вчера опробовали станочек Воловика. И что же? Провал! Конечно, идея хорошая. Будем продолжать опыты, но...
— Знаете что, Георгий Семенович? Кустарничество вы хотите ликвидировать кустарными же попытками. Может быть, привлечем лабораторию, представителей технического отдела, кого-либо из опытных механиков... и заставим их быстро и организованно решить все проблемы, связанные со станком Воловика? Это будет лучше, чем выпрашивать у дяди слесарей.
Он позвонил Ефиму Кузьмичу и, как только Ефим Кузьмич пришел, закрыл дверь на ключ:
— А теперь давайте поговорим напрямик.
Весть о возвращении Диденко дошла до директора в начале дня, и Немиров усмехнулся, узнав, что парторг сразу помчался в турбинный, — вот неспокойная душа, два дня не был, и уже боится — не завалился ли без него цех.
Вскоре позвонил сам Диденко:
— Приветствую, Григорий Петрович! Я тут поговорю с народом, а потом к вам, хорошо?
— Одно из двух, — сказал Немиров, — или ты в один день всего добился, или в один день понял, что ничего не добьешься.
— В Москве-то не добьешься? Конечно, помогли! И еще как помогли! — оживленно ответил Диденко. — Приду, все расскажу.
Но когда через час Немиров сам позвонил в турбинный цех, Любимов сквозь зубы ответил:
— Был и только что ушел, Григорий Петрович. Куда — не знаю.