Дни нашей жизни

Цилиндр стоял на подпирающих его кубарях своей узкой частью. Аня знала, что позднее его перевернут, чтобы расточить нижнее отверстие, но сейчас этот вели­канский печной горшок стоял так, как и полагается горшку, и где-то внутри него резец аккуратно и точно снимал стружку, синими спиральками выскакивающую между кубарями. Работа шла одним резцом, второй суппорт был отодвинут в сторону и вобрал в себя ко­лонку, регулирующую глубину резания, будто говорил; не нужен вам — и не надо, подожму ногу и отдохну!

— Интересуетесь, барышня? — с самым вежливым видом спросил Торжуев.

— Не барышня, товарищ Торжуев, а Карцева, Анна Михайловна, — строго поправила Аня и спросила, сдви­нув брови: — Почему работаете одним резцом?

Торжуев с улыбкой развел руками:

— Да когда же цилиндр двумя обрабатывали? Рас­шатает всего. Пробовали как-то давно — чуть цилиндр не запороли.

С утра Аня зашла в другие цехи, где были карусели, но ничего похожего на цилиндр там не нашла. Из бесед с карусельщиками она установила одно: повышать ско­рость можно только в том случае, если деталь удобно стоит на планшайбе, жестко укреплена и не будет ви­брировать. Двумя резцами работают тогда, когда деталь широкая и плоская; высокую деталь, да еще на узком основании, будет «шатать».

Она рассказала Ерохину об этом выводе.

— По технологии тоже так выходит, — скааал Еро­хин. — Да ведь мало ли мы знаем случаев: сегодня тех­нология такая, а завтра по-новому придумают и техно­логию пишут новую.

— Вот что, — решительно сказала Аня. — Как полу­чите цилиндр, давайте усилим крепление и попробуем двумя резцами.

В середине смены Ерохин кончил обработку обоймы. Кран поднял и с предосторожностями опустил на план­шайбу отливку цилиндра. Аня была тут же, она пригля­дывалась, как Ерохин с подручным закреплял отливку тяжелыми подпорами и болтами. Подпоры густо окружи­ли цилиндр, гораздо гуще, чем у Торжуева, болты за­кручивались до предела, прижимая их к бокам отливки.

— Значит, пробуем двумя резцами, — выжидательно сказал Ерохин.

— Обязательно! — подбадривающе ответила Аня. Ваня Абрамов подогнал оба суппорта к середине траверзы. Он не знал о замысле Ерохина и Карцевой, но ему передалось их настроение, он с торжественным видом крутил маховики.

Подошел Ефим Кузьмич, покачал головой и остался возле карусели.

Тихо тронулась планшайба. В два голоса басовито запел металл под резцами.

Ерохин, Ефим Кузьмич и Аня не спускали глаз с вра­щающегося цилиндра: как он себя поведет?

Пряча усмешку, издали наблюдал и Торжуев.

Аня видела, что и Ерохин и Ефим Кузьмич прислу­шиваются, вытянув головы, к гудящим басам. Она тоже прислушалась, но басы ничего не говорили ей. А Ефим Кузьмич насторожился, приложил ладонь к уху, чтоб лучше слышать, рот его приоткрылся — вот-вот тревож­но вскрикнет...

Ерохин вдруг остановил карусель. Лицо его было бледно.

По его безмолвному приказу Ваня Абрамов, стояв­ший на мостике, завертел маховик, и один из суппортов стал вбирать в себя колонку, вобрал ее до конца и мед­ленно отъехал в сторону.

Снова закрутилась карусель, снова запел металл — уже не в два, а в один голос. Суппорт, отведенный в сторону, отдыхал, поджав ногу, и словно дразнился: а я безработный, а я безработный!

— Ничего тут не сделаешь, — со вздохом сказал Ефим Кузьмич и, помявшись возле карусели, огорченно зашагал прочь.

Торжуев, очень веселый, что-то напевал себе под нос.

— Значит, надо продумать новое крепление, — бод­рым голосом сказала Аня. — До чистовой время еще есть. Придумаем.

Ерохин попросил с полным доверием:

— Вы только не отставайте от этого дела.

— Нет, конечно.

С этого часа, чем бы она ни была занята, мысли ее все время возвращались к карусели. Останавливаясь у разных станков, она подолгу рассматривала крепле­ние деталей, больших и малых, так что различные бол­ты, угольники и скрепы стали мелькать перед ее глаза­ми и дома, и даже во сне.

Ерохин кончал обдирку.

Стенки цилиндра, еще недавно шершавые, тусклые, с зернами прикипевшей формовочной земли, приобрели стройную округлость и синеватый блеск. Это не была еще та внутренность цилиндра, какою видят ее сборщи­ки на стенде, — то был лишь первый черновик будущего цилиндра, и предстоял ему еще немалый путь — то по воздуху, то на платформе — от одной операции до дру­гой, долгий, тяжкий путь, во время которого двадцати­тонная отливка потеряет около трети своего веса, посте­пенно соскальзывающего с нее многоцветными витками стружек.

Много раз попадет она на простор разметочной плиты, покрываясь меловыми кружками и линиями, пре­вращаясь в овеществленный чертеж. Строгальщики, расточники, сверловщики, слесари докончат овеществле­ние чертежа: каждый кружок станет отверстием, каж­дая линия — блестящей плоскостью, углублением или ободком.