Дни ожиданий

Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны — по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым опросом товары всегда можно найти в магазине дяди Эли.)

— Я своим звонил, там подобрали больного человека, — прибежал из ТЗП запыхавшийся Ш.Ш. — Едут?

— Идет упряжка, идет, — успокоили его.

Вернулись пилоты со свертками.

Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак, доложил лейтенанту о выполнении приказания.

— Молодец, — похвалил его Ш.Ш.

С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.

— Это Шкулин! Что с ним? — спросил Кащеев.

— Не знаем, — ответил Ш.Ш. — Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… — и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. — Всякое бывает, север…

— Бывает, — согласился Кащеев.

Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:

— Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту — больной. У нас сверхзагруэка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить — решайте сами… — И он пошел к проходу в кабину.

Через некоторое время в машину вошел командир экипажа:

— Ну, как решили?

Пассажиры молчали.

— Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!

— Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, — раздался чей-то голос.

«Гм… резонно», — подумал пилот.

— Кто последним был?

— Я, — сказал Алекс Мурман.

— Вот видишь… — виновато сказал командир.

— Мне в отпуск надо, — промямлил Алекс.

— Я не виноват, — развел руками командир, — ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, — успокоил пилот Алекса фальшиво-бодряческим голосом.

Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул:

— Не судьба, значит.

Он полез в хвост вертолета за рюкзаком, и ему показалось, что где-то уже видел этого больного.

Человек полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.

«Где же я его встречал?» — вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.

Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.

Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.

«Это он, — думал Алекс, — тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… Значит, приговор Старого Старика осуществился… Желтые болезни — мнительность и страх — должны погубить негодяя, — вспомнил Алекс. — Да и я сказал Карабасу, чтобы Шкулин знал. И он действительно оказался мнительным и трусом. Все время дрожал и боялся чего-то. Боялся мести. Колдовства и наговора. И от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!»

Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.

«Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…»

Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца.

Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.

Глава четырнадцатая

Площадка давным-давно опустела, и никто не заметил, как при работающих двигателях из машины выпрыгнул человек. Алекс Мурман был один. Он закинул рюкзак за плечи и медленно побрел по тропинке.

Навстречу ему приближался лыжник, шел он быстро, даже чересчур быстро, торопился, вовсю работая палками.

«Со стороны Долины», — автоматически, лениво фиксировал Алекс.

«Стоп! — вдруг оторопело поймал он себя на мысли. — А почему со стороны Долины? Кто ж это может на лыжах со стороны Долины?!»

Он сбросил рюкзак и стал вглядываться в фигуру человека, но солнце мешало ему, оно слепило глаза, а очки он где-то в спешке забыл.

Лыжник шел ему навстречу. Лыжник шел быстро, бежал.

— Уфф… — И Слава Чиж упал прямо на руки Алекса. — Ты… не… улетел? — Глаза его радостно блестели.

— Улетел! — зло рявкнул Алекс и показал в небо, где уже растворился вертолет.

— Это… хо… рошо… — еле шептал Чиж.

— Кому как, — мрачно усмехнулся Алекс. — Отдышись хоть, куда так торопишься? Случилось что?

Чиж помотал головой.

— Ну и слава богу! — Он усадил Славу на рюкзак, тот отдувался, вытирая пот, ел снег.

— А вот снег есть ни к чему…

— Ничего… я… немного…

* * *

Кащеев молча прислушивался к торопливой, сбивчивой речи Чижа. Алекс курил и слушал. Собственно, вопрос касался только Алекса, но решение вопроса было интересно Ивану Ивановичу и по тому, как он прислушивался, как молчал и смотрел в окно, изредка прохаживаясь от стола к окну и обратно, было видно, что он каким-то образом тоже заинтересованное лицо.