Дни Стужи (СИ)

Мир прошлого мелькнул и исчез, ударил в нос запах гари и вскрикнул шедший позади вязальщик. Стас успел выставить меч и скрещенный с ним посох, проклиная себя за невнимательность.

Они проходили этот дом-город этаж за этажом, оставляя позади трупы нелюдей, безумцев, потерявших человеческий облик, и своих товарищей.

Когда все закончилось, он вывалился из проклятой коробки в душную ночь, встал и, подняв лицо к истекающему звездами небу, заплакал.

— Стас, говорю, правда, что ты там был? — видать, попутчик спрашивал не первый раз.

— Да, был, — коротко ответил Стас и снова замолчал, провожая взглядом исковерканное здание. Чем ближе был штаб порубежников, тем оживленнее становились улицы, развалины сменились жилыми домиками, все реже попадались сгнившие остовы древних машин, и вот впереди показались массивные стальные ворота с красной звездой в центре. И звезда, и ворота остались от старых времен — ничего им не сделалось. Когда-то здесь стояли другие люди, охранявшие другой мир — и ушли на покой. Их место заняли новые порубежники. Уважение к тем, кто был ранее — осталось.

Сбоку от ворот виднелась небольшая каменная пристройка с основательной железной дверью.

Спрыгнув с саней, Стас попрощался с новым знакомцем и пошел к проходной. Вот и мне приходится пропуск получать, — весело подумал он, — как настоящему отставнику.

Впрочем, Стас не думал, что возникнут проблемы.

___***___

Знакомый запах Стас учуял, не успев подняться на третий этаж. Лестницы в длинном, протянувшемся вдоль всего двора здании, так и оставили старые — еще из т о г о мира. Выщербленные, покрытые неимоверно выцветшей ковровой дорожкой, они стали одним из символов московских порубежников. Над штабными лестницами беззлобно посмеивались, о том, насколько истерты ступени, рассказывали у походных костров, но и шутили и рассказывали, уважительно покачивая головами — тот, кто хоть раз был в штабе, видел натеки расплавленного камня на ступенях и пулевые отметины.

Видя, вспоминали, как отбивали первые порубежники здание у жрецов Единого Тёмного.

И вот уже много лет все, кто попадал на третий этаж, — для чего надо было пройти через несколько постов охраны, явных и тайных — встречал аромат трубочного табака знаменитой трубки-носогрейки Старшого.

Легендарный начальник порубежников республики Московия с их последней встречи не изменился — остался кряжистым, почти квадратным, с намертво въевшимся кирпично-красным загаром и манерой потирать широкой ладонью наголо выбритую голову.

Сейчас Старшой яростно тер затылок, морщил нос и непрерывно сопел трубкой, заполняя комнату клубами синеватого дыма.

Стас сидел в гостевом кресле в углу кабинета и молчал.

— Ну не мотай ты мне нервы, Стас Григорьич! Не моя это светлая мысль была — проверять тебя с Ваней!

— А я что, я ж молчу, — выдержав паузу, смиренно отозвался Стас. — Я ж понимаю. Я ж кто теперь — отставник. Гражданский. Деньгу зашибаю. Сам бы себя проверил.

Старшой взвыл и грохнул ладонью по столу. Стол крякнул и покосился.

— А я к тебе в гости пришел. Повидать. Посоветоваться, — так же смиренно продолжил Стас, преданно глядя на Старшого.

Старшой посопел трубкой, обошел стол, упал в свое старое продавленное кресло и откинулся в нем, вцепившись руками в край столешницы.

— Хорош юродствовать. Знаю я тебя. Посоветоваться. Когда ты советовался? Жилы ты пришел из меня тянуть, — и, вздохнув, сдался. — Что уж там, имеешь право. Валяй!

Стас молчал, прикидывал. Ясно, что Старшому эта история не нравилась. Но человек он служивый, связан не только присягой, но и множеством явных и тайных договоренностей, отвечает за своих людей, кому-то должен услуги, а на кого-то и зуб точит…

Спрашивать Старшого следовало осторожно, служебную тайну он никогда не выдаст и лишнего не скажет.

Если, конечно, не почувствует явной подставы и угрозы для службы и, тем более, безопасности республики.

— Ты что такой бешеный, Старшой? — спокойно спросил Стас, наконец, вытаскивая из кармана коробку "Боярских". — Я вот сижу, — повторил он, улыбаясь, — слова худого не говорю. Я ж понимаю, служба есть служба. Нужно было меня проверить, ты и послал Федула. Убедился, что мы чистые?

И сам ответил:

— Убедился. А раз убедился, скажи мне, что все-таки происходит? Из-за чего такой сыр-бор? Понимаю, убийства с лютым чернокнижием, это дело из ряда вон и к вам тоже относятся. Но чтоб вместе с “соседями”, да еще и майором, от которого тайной службой за версту несет… Да еще и с иноками Тайного Приказа за компанию…

— Словом… — Стас подался вперед и сказал, четко выговаривая каждое слово, — Я тебе скажу, о чем мы с купцом беседовали, а ты мне честно ответишь, в какую хрень мы с Ваней вляпались?

___***___

Говорят, Таганка какой была раньше, до События, такой и осталась. Кривые улочки, стискивающие прохожих меж сумрачных стен, за которыми шла тихая, тайная, безумная и жестокая жизнь. Слухи, легенды, шепотки… Провалы подворотен и маковки древних церквей, равнодушно взирающих на суету внизу. И постоянное ощущение взгляда в спину.