Дни Затмения

Как-то встречаю в приемной Шавельского. Кидаемся друг другу в объятия. Я его начинаю дразнить, говоря, что мы его подозреваем в приверженности к старому режиму. Он кипятится и рассказывает, что, наоборот, он последнее время был в немилости из-за того, что несколько раз решался говорить Царю.

Наконец, приезжает Крымов и фазу на меня набрасывается со свойственным ему ругательным красноречием: «Как тебе не стыдно, вы все тут мямли, нюни распустили, первая солдатская депутация, которая ко мне придет, я ее нагайкой встречу». — «Недолго же ты тогда просуществуешь», — отвечаю я, не подозревая, что окажусь таким пророком. Иду к Гучкову с бумажками и говорю, что Крымов тут. Гучков спрашивает: «Ну, как он?». Передаю разговор. Гучков улыбается. После своего приема Крымов опять кидается на меня: «А ты Гучкову на меня накляузничал». — «Для твоего же блага». А через несколько дней приходит телеграмма, что 3-й Конный корпус, которым он временно командует, вследствие того, что Келлер^{87} при первых звуках революции подал в отставку, демонстрирует с красными флагами по Кишиневу и скандалит невероятно. Крымов немедленно уезжает обратно.

Гучков хочет для наведения порядка привлечь на свою сторону евреев и для этой цели приглашает одного видного еврея, но, оказывается, еврейская молодежь вырвалась совершенно из рук старых благоразумных евреев и с ней ничего не поделаешь. Печально.

У Корнилова дело что-то не ладится, с войсками у него недоразумения, он ссорится с Советом, приказания его не исполняются. На днях в Финляндском полку у него с автомобиля сняли георгиевский флажок и водрузили красный. Балабин у него за начальника штаба, но у них не клеится, и Балабин хочет уходить, а младотурки намереваются меня всунуть, но Корнилов считает меня за авантюриста, к штабной работе не пригодного. Слава Богу!

Поливановская комиссия продолжает собираться два раза в неделю и заниматься словоизвержением. Мышлаевский уехал в Казань командовать войсками. Однажды во время заседания Пальчинский говорит мне, Энгельгардту, Якубовичу и Туманову, что сегодня ночью он хочет повезти нас всех в некое место, — но куда — тайна. Соглашаемся. Заседание кончается скоро. После полуночи забираемся в автомобиль Пальчинского и едем. Он привозит нас в Министерство юстиции, как оказывается, на свидание с Керенским^{88}. Интересно. Ждем около получаса, а затем проходим в кабинет, где сидит Керенский со своим адъютантом. Пальчинский говорит, что привез нашу компанию, согласно просьбы Керенского, для вразумления его по военным вопросам, о которых приходится Правительству иметь суждение.

Первый вопрос, который нам Керенский ставит: — «Годится ли Алексеев в Главнокомандующие?» Энгельгардт за него. Я говорю, что хотя он не великий полководец для действия на психику масс, но большой работник, знает всю технику, что к нему все привыкли, что он глубоко честен и порядочен. Вообще, младотурки как будто за Алексеева, особенно, когда начинаем разбирать кандидатов. Тут сразу все внимание сосредотачивается на Брусилове^{89}. Конечно, умен, хитер, как муха, но уж очень ненадежен, как человек. Вообще, нет в нем таких качеств, которые бы ставили его очевидно выше Алексеева, а потому не стоит менять; таково, в общем, настроение младотурок. Но у Керенского что-то на уме. Неужели Брусилов с ним снюхался? Способен. Тогда создается комбинация Керенского с Брусиловым против Гучкова с Алексеевым. Посмотрим.

Керенский затем спрашивает, может ли с успехом Гучков совмещать должность военного и морского министра? Отвечать приходится мне. Говорю, что, по моему мнению, невозможно: слишком много работы… Разговор переходит на членов царской фамилии. Керенский до поразительности ничего не знает про них и подозревает в контрреволюционности самых безобидных. Даем ему подробные оценки. Керенский в восторге от великого князя Михаила Александровича, его корректности и благородства.

Не помню, почему и кем было упомянуто имя митрополита Шептицкого^{90}. Вспоминаю все сведения львовского консульства и даю подробное описание его антирусской деятельности; также некоторые факты из его биографии. Керенский поражен и восклицает: «А я и не знал и всегда считал его невинной жертвой старого режима». Удивительна неосведомленность новых министров.

Беседа кончается около 3-х часов ночи. Забираемся опять в автомобиль Пальчинского. Он развозит нас по домам и по дороге объясняет нам цель сегодняшнего собеседования. По его мнению, Керенский единственный сильный человек, которого выдвинула революция, и мы должны его всячески поддерживать и просвещать. У меня получается впечатление, что Пальчинский предвидит поглощение Гучкова Керенским.