ДНК гения

Крайне тщательно – с видом человека, который редко ест мясо и ценит каждую такую возможность, – пережевывая сочную курятину, Натка между делом рассказала Василию о своей нелегкой жизни.

Она не замужем. Трудится верстальщицей в издательстве, платят там мало, конечно, зато работа культурная, а для нее это очень важно. Опять же всегда доступны свежие газеты, журналы, книжки – сама читает, ребенку приносит, мальчику нужна и духовная пища, не только каша и простокваша…

Кажется, у Предоляка пропал аппетит.

Испачканные жирным губы скривились, брови выгнулись домиком, глаза подозрительно заблестели. Заметив, что он готов прослезиться, Натка снова непринужденно помяла свою торбу – выглядело это так, словно она сильно смущена и решительно не знает, куда девать руки.

О нет, она прекрасно знала!

В торбе лежал букет ромашек, купленный у торговки в подземном переходе с конкретной коварной целью.

На полевую ромашку у Предоляка была аллергия.

– Ну а ты как, Вася? Женат, наверное, и детки тоже есть?

– А-а-а… Апчхи!

Василий громко чихнул, извинился, схватил бумажную салфетку, опять чихнул, скомкал первую салфетку и взял вторую, трубно высморкался, посмотрел виновато, открыл рот, чтобы ответить, но ничего не сказал, потому что снова чихнул.

– Будь здоров! – от души пожелала страдальцу Натка, глядя на него со всем возможным сочувствием.

Она даже проявила посильную заботу о хвором Васе – сама отнесла к мусорному ящику поднос с остатками трапезы. Заодно и ромашковый веник там выбросила, он уже сделал свое дело.

Разумеется, скомканные и влажные бумажные салфетки, в которые сморкался расклеившийся аллергик Предоляк, отправились не в мусорный бак, а в полезную экосумку – в специальный медицинский контейнер, загодя купленный Наткой в аптеке.

– И все-таки это была гениальная идея, – похвалила она сама себя, тепло попрощавшись с Василием.

Тот долго жал ей руку, грустно заглядывал в глаза, спросил зачем-то телефонный номер и наконец убрел восвояси, печально чихая на каждом шагу.

– Ну вот, один есть, – хищно улыбнулась Натка, погладив медицинский контейнер в сумке.

Ночью неправильной бабке стало плохо.

Говоров проснулся от стука в стену и успел еще спросонья обругать соседей – хозяйка квартиры слева сдавала ее посуточно, так что стуки, скрипы и стоны из-за стены доносились постоянно.

Пока до Никиты доходило, где он сейчас находится, он зачем-то постучал в ответ, как будто ожидая, что неправильная бабка сообщит ему еще что-то морзянкой – словами она за день выдала такую гору информации, что к вечеру Говоров почувствовал себя заживо погребенным под грузом семейной истории.

Ответного стука не последовало. Никита посмотрел на дисплей мобильника – было начало первого – и еще немного полежал, соображая, уместно ли будет среди ночи ввалиться в старухину спальню с включенным фонариком и вопросительно выгнутыми бровями. Потом, откровенно сомневаясь в том, что – да, уместно, все-таки встал и пошел посмотреть, как там бабка.

Она уже не стучала, лежала навытяжку и тяжело, с хрипами, дышала. Говоров позвал ее, окликая и по имени-отчеству, и, как в детстве, бабусей, никакого отзыва не дождался, плюнул на реверансы и позвонил сначала соседке Вере, а потом в «Скорую». Наверное, надо было наоборот, но он напрочь забыл номер «Скорой», а Вера все аварийные номера знала наизусть. Она сразу же пришла – в тугих лосинах, свежей блузе с рюшами и панаме поверх бигуди, деловито пощупала бабкины руки, шею, веко, сказала Говорову:

– Вы, Никита Андреевич, только не паникуйте раньше времени! – И Говоров понял, что паниковать как раз пора, у бабки все плохо.

Приехавшая «Скорая» это подтвердила и без проволочек увезла старуху в больницу. Говоров тоже туда поехал, но только всем мешал – его не пустили дальше коридора приемного отделения, да и оттуда очень скоро вытеснили со словами «идите-ка вы на свежий воздух, тут у нас все больные, не надо вам здесь…». В качестве неопровержимого аргумента была резко выдвинута швабра с мокрой тряпкой, изрядно поездившей по говоровским ногам.

В итоге утро он встретил в хилом палисаднике местной больнички – одна неухоженная клумба, обложенная битым кирпичом, две кособокие лавочки, мусорка, источающая стойкий запах старых окурков, и полосатая кошка бездомного вида. Кошка, спасибо ей, грела Говорову бок, когда он прикемарил на лавочке сидя, свесив голову на грудь.

Разбудила его соседка Вера – уже без панамы и с крутыми барашковыми кудрями на голове.

– Умерла ваша бабушка, Никита Андреевич, – без предисловий торжественно оповестила она Говорова, подавившегося непроизвольным зевком. – Вот так вот, ушла за своим дедом…

– Почему? – глупо брякнул Никита.

Это был идиотский вопрос, бабка всю жизнь следовала за своим любимым Гариком, как будто веревочкой привязанная, так что вполне можно было предвидеть такой исход, а он, Никита, не предвидел и оказался не готов.