ДНК. История генетической революции

Вентер вырос в Калифорнии, с юных лет отличался темпераментным индивидуализмом, увлекался морскими видами спорта: серфингом и судоплаванием, хотел заниматься виндсерфингом, а не получать высшее образование. Однако ему довелось прослужить медбратом во Вьетнамецелый год. Столкнувшись с ранеными и умирающими военнослужащими, он окончательно решил посвятить свою жизнь медицине и спасению человеческих жизней, что для него должно было закончиться обучением. Вернувшись в США, он вскоре получил высшее образование и степень PhD по физиологии и фармакологии в Калифорнийском университете, Сан-Диего. Его переход из академической сферы в бизнес казался оправданным с финансовой точки зрения: Вентер признавался, что к моменту основания TIGR у него было всего две тысячи долларов на банковском счете. Но он смог быстро приумножить свое состояние: в начале 1993 года британская фармацевтическая компания Smith Kline Beecham, стремившаяся «застолбить себе участок» во время геномной золотой лихорадки, заплатила 125 миллионов долларов за исключительные коммерческие права на постоянно пополнявшийся вентеровский список новых генов. Год спустя газета New York Times написала, что 10 % акций The Institute for Genomic Research, принадлежавшие Вентеру, оцениваются в 13,4 миллиона долларов. Он с готовностью их тратил, выложив четыре миллиона за двадцатипятиметровую гоночную яхту, парус-спинакер которой украсил собственным портретом.

В 1970-е годы Уильям Хэзелтайн был гарвардским аспирантом, учился у меня и у Уолли Гилберта. Затем он руководил инновационным центром по исследованию ВИЧ в медицинской школе Института онкологии Дейни – Фарбера. В 1980 году благодаря браку с Гейл Хейман (миллиардершей, соосновательницей парфюмерной марки Giorgio Beverly Hills, статусного аксессуара 1980-х годов) Уильям Хэзелтайн стал публичной персоной и смог рассчитывать на гораздо более серьезные суммы, чем те две тысячи долларов на счете, которыми располагал на момент основания HGS. Еще до того как Хэзелтайн ушел в большой бизнес, его роскошный образ жизни дал почву для подколок со стороны коллег из лаборатории Гарвардской медицинской школы: «Чем Господь отличается от Билла Хэзелтайна? Господь повсюду, и Хэзелтайн – повсюду, увы, кроме Бостона, где ему положено быть по долгу службы».

Для воплощения стремления Вентера и Хэзелтайна запатентовать все без исключения гены, которые им удалось бы найти при помощи секвенирования кДНК, практически не требовалось ни сноровки, ни изобретательности. Только механически увеличиваемый объем проводимых исследований – метод, безусловно, эффективный. Однако The Institute for Genomic Research и Human Genome Sciences повели себя просто как два ребенка на детской площадке, каждый из которых забрал себе все игрушки и не хотел ими поделиться с остальными детьми. В 1995 году HGS подала патент на ген под названием CCR5. Предварительный анализ последовательностей, проведенный HGS, показывал, что этот ген кодирует белок, относящийся к иммунной системе и расположенный на поверхности клеток-эффекторов иммунитета: лимфоцитов, макрофагов. Соответственно, такой белок стоило «приватизировать», поскольку такого рода белки потенциально могли послужить мишенями для лекарств, воздействующих на иммунную систему. Патент на CCR5 входил в единый пакет со 140 другими патентами на аналогичные гены, которые также подала HGS. Однако в 1996 году исследователи выявили роль CCR5 в биохимическом пути, по которому ВИЧ (вирус, вызывающий СПИД) проникает в Т-клетки иммунной системы, а именно хелперную популяцию лимфоцитов. Также было обнаружено, что мутации в гене CCR5 связаны с устойчивостью к ВИЧ. Выяснилось, что некоторые гомосексуальные мужчины – имевшие мутантный ген CCR5 – не заболевали СПИДом, несмотря на многократный контакт с вирусом. Поэтому ген CCR5 сразу превратился в ключевую мишень в терапевтической борьбе против ВИЧ. При этом HGS, не вложившая ни капли труда, никаких научных разработок в определение ключевой роли CCR5 в борьбе с ВИЧ-инфекцией, изрядно на нем обогатилась, просто потому, что первая добралась до этого гена, обложила «налогом» любые попытки применить эти новые знания на пользу человечеству. Хэзелтайн повел себя эгоистично («Если кто-либо использует ген в программе поиска новых препаратов после того, как ген запатентован, и делает это в коммерческих целях… то нарушает патент») и порой даже возмутительно («….Мы имеем право не только на агрессию, но и на асимметричную агрессию… при попытках нарушить патент»).