ДНК неземной любви

– А в его Послании к Римлянам. К вечным язычникам... К таким же вот, как вы, – кто в святой женский монастырь как на дискотеку вырядились – в джинсах протертых да простоволосые, тьфу, прости меня господи!

Это был меткий упрек. И одновременно – было ли то простое совпадение... Эта цитата...

– Вот наша больница. Сестра Софья, принимай гостей незваных!

И правда... самая обычная больница. К чести монахинь Никольского монастыря, все в этой больнице сверкало чистотой.

– Она бодрствует, она вообще сейчас практически не спит, – сообщила сестра Софья, вышедшая встречать опергруппу. – Вот ее палата.

Перед тем как войти, Лиля Белоручка тихо переговорила с экспертом Сиваковым, и тот направился вместе с сестрой Ефимией в лабораторию для анализов.

– Постараемся выполнить запросы пятилетней давности, те, что в деле, – пояснила Лиля. – Они ж кровь у нее тут на анализ берут, так пусть поделятся.

Белая дверь, белая палата. Большое окно, открытое настежь. Ни дуновения из этого окна – духота. И особый тяжелый больничный запах, как в палатах лежачих. Но здешняя пациентка вовсе не лежачая, она...

– Господь всемилостивый, да где же она? Где сестра Галина?!

Палата была пустой, постель смятой – сбитые, скомканные простыни, истерзанная подушка. Сестры монахини сразу же ринулись к открытому окну – первый ведь этаж, а там двор монастырский, сад, огороды...

А Катя... было такое ощущение, что сзади к затылку кто-то приложил горячие угли, прижал к коже, обжигая... Катя обернулась: за дверью, прислонившись спиной к стене, стояла растрепанная полная женщина. В руке сверкнул шприц, который она держала как нож, явно намереваясь обороняться. И этим вот шприцем она молча, молниеносно попыталась нанести Кате удар...

Лишь каким-то чудом Катина реакция оказалась быстрее. Никто ничего не понял – сотрудники опергруппы еще и войти-то в палату не успели. Катя рванула дверь палаты и заслонилась ею, как щитом.

А-а-а-а-а-а-а-ааааа!!!

Прижатая снова к стене дверью, сестра Галина орала так, что у них едва не лопнули барабанные перепонки, чтобы вырвать у нее шприц, пришлось навалиться всем – и монахиням, и операм.

– Господь всемогущий, ей снова чудится, что она... Она здесь!

– Кто – она?

– Да дочь ее покойная! Мерещится ей она, мол, все приходит, с собой туда забрать хочет!

– Куда – туда?

– Осторожнее, не пораньте ее! Сестра, ну успокойтесь вы... Это же мы, вы же нас знаете... это вот сестра Ефимия, а эти люди из милиции, приехали поговорить с вами...

– Ох, не надо было вас сюда пускать! Видите, что вы наделали? А у нее инфаркт!

– У нее психоз маниакальный, а не инфаркт!

– Выйдите вон! Я говорю, вон отсюда немедленно! Не понимаете, что ли, что это она на вас так неадекватно среагировала!

Катя... оглушенная, обалдевшая, испуганная, с трудом поняла, что это ей с перекошенным лицом кричит кроткая сестра Софья.

– Давай отсюда, Кать, ну, пожалуйста, без разговоров, может, удастся еще в чувство ее привести. – Капитан Белоручка быстро и весьма бесцеремонно вытолкала Катю за дверь в коридор.

Катя без сил опустилась на кожаную банкетку. Сердце ее колотилось.

Как же так? Что же, теперь она так ничего и не узнает, ничего и не услышит? Каким жутким взглядом она смотрела на нее из-за двери, намереваясь ударить. Что ей привиделось?

Кого она так боялась на самом деле?

Прошло полчаса. Там, в палате, все затихло, но никто не выходил. Потом из больничной лаборатории вернулся эксперт Сиваков. И тоже сел на банкетку. Стены тут были тонкие, наверное, он все слышал, потому-то и не стал задавать вопросов. Достал из внутреннего кармана пиджака фляжку, отвинтил пробку-стакашек.

– Глотнешь?

Катя покачала головой – нет.

Эксперт Сиваков пригубил сам.

– Чтоб я еще с таким поганым делом связался… – буркнул он. – А мы ж в нем увязли... как в тине. То ли еще будет, чует мое сердце...

Прошло еще полчаса. А потом еще час.

Катя устала сидеть и вышла на монастырский двор. Туристы давно уже покинули его, и все автобусы уехали. Смеркалось. Ласточки, пища, чертили вечернее небо. И свежо и пряно пахли левкои на клумбах.

Отчего-то хотелось выйти за ворота и брести, брести, куда глаза глядят, может, туда – к большой воде, к Плещееву озеру, окунуться в него, как в купель, чтобы смыть с себя...

Как же она страшно смотрела, сжимая свой шприц...

Такое ощущение, что... Ей не впервой убивать...

Уже почти совсем стемнело, когда опергруппа покинула больничную палату.

– Ну что, соколики, приуныли? – спросил коллег эксперт Сиваков.

– Дурдом, зря только ехали, бензин жгли, – ответил один из сыщиков.

– Ну что там было? Сказала она вам хоть что-нибудь? – спросила Катя.

– Я все гадаю, что за представление она нам устроила, – Лиля достала из сумки влажные салфетки и вытерла вспотевшее лицо. – Вкололи ей что-то, и вроде успокоилась она, вроде как очнулась... Вроде и не помнит – минутное, мол, помрачение рассудка... Монашки, конечно, поверили... А мы... Знаешь, я там не столько спрашивала ее – в основном ребята вопросы задавали, сколько наблюдала. Жох она баба, вот что я скажу. И раньше жох была, и сейчас в монашенстве своем такой и осталась.