Черт. С Аней был Артем и второй охранник. Куда уж больше, мать вашу. Куда больше, чем это? Охранник несколько переломов получил, Артем насмерть и Аня с черепно-мозговой. Первые сутки я даже не разбирался. Мне было не до разборок я от волнения с ума сходил и мерил коридоры вдоль и поперек. Подпирал стену возле операционной и снова ходил взад-вперед по коридорам.
Я дергал медсестер, я ломился во все кабинеты, я не давал покоя ее врачу, как и он не давал мне ни одного прогноза после долгой операции. В себя она так и не пришла. Нет, это не была кома, но никто не мог мне сказать, когда она откроет глаза и чем это все может закончится.
«Нужно время». Очень спокойный и совершенно безэмоциональный хирург повторял мне эти два слова несколько раз. Да, он знал кто я такой. Все они знали.
— Егор Александрович, мы не Боги — мы врачи и мы сделали для нашей пациентки все возможное. Теперь будем ждать. Как только у меня будут для вас новости я обязательно вам их сообщу.
— Она жить будет?
— Будет. Мы все для этого сделали, и операция прошла благополучно. Но вы ведь хотите знать о последствиях, верно? Вот тут я вам пока ответить на ваши вопросы не могу. Набираемся терпения.
— Ну исходя из вашего опыта…
— Исходя из моего опыта — жить будет, как я вам уже сказал.
Сутки я просидел в реанимации, просто смотрел на датчики, слушал их дурацкое пиликанье, смотрел на кривые линии на мониторах. Трогал ее руку, всматривался в бледное до синевы лицо и думал о том, что мне уже не важно, что там было в прошлом. Все это теперь не имеет никакого значения. Я хочу ее в настоящем. Рядом со мной. Хочу начать с ней все сначала. Хочу банального человеческого счастья… я готов дать ей шанс, нам шанс. Попробовать поверить ей. Попробовать допустить в своих мыслях, что произошла серьезная ошибка и она не виновата. Я хотел так думать. Особенно сейчас, трогая ее тоненькие пальчики, поглаживая каждую фалангу. Можно быть счастливым даже вот так всего лишь прикасаясь к ее шелковистой коже и зная, что она жива.
И больше меня не сжирала проклятая тварь-ненависть вместе с ее гнилой подружкой ревностью. Они скулили где-то на задворках. Голодные, полудохлые и намертво связанные железными канатами. Впускать их обратно я не собирался. Это было так странно видеть ее вблизи, вот так вот. Беспомощной, такой маленькой, хрупкой. С этими бинтами на голове и подбородке и ссадиной на скуле. Когда смотрел на эту ссадину у самого внутри появлялось тысячи таких ссадин, и каждая кровоточила и нарывала. Стало жутко, что мог потерять ее совсем. Что какая-то мразь могла ее у меня отобрать. Я бы не смог смириться с этой потерей. Даже думать об этом не хотел.
Наутро я допрашивал охранника насчет того джипа. Понятно, что менты ни черта за это время не нашли. Да и Петька видел только как тот резко выскочил из-за угла и словно шел на таран. Врезался в них сбоку и впечатал в стену здания, потом резко дал назад и скрылся. Судя по всему, джип был довольно внушительных размеров, возможно даже бронированный. Вряд ли таких могло быть много по городу. Я позвонил своим людям просмотреть все камеры наблюдения. Если они есть на самой улице и возможно наружные камеры в клинике. Найду тварь урою, сам лично живьем закопаю. Авария была спланирована. Кто-то это сделал намерено. Мы с Денисовичем, начальником моей личной охраны, обдумали со всех сторон, что именно могло произойти и пришли к выводу, что кто-то поджидал машину, кто-то точно знал, что наша машина подъедет к зданию, так же знал примерно в какое время.
Вот это и было странным. Никто не знал, что Аня поедет туда. Никто кроме нее самой, врача сурдолога и возможно кого-то из ее персонала. Но кому надо было вредить Ане? Может это личная месть Артему? Что больше похоже на правду. Я дал задание Денисычу пробить все связи и знакомства Артема и второго охранника — Петьки. Хотел поехать снова в больницу как раздался звонок от Регины.
— Я не могу найти девочку. Весь дом обыскала нет ее негде. Камеры просмотрели — она никуда не выходила. Ворота были постоянно закрыты. Никто не приезжал и не уезжал.
— Сколько времени вы уже не можете ее найти?
— С ночи. Вначале она бегала по дому, заглядывала в глаза охранникам, прибегала ко мне. Есть отказалась. Я ее спать уложить пыталась, но она просто смотрела в потолок и не реагировала на меня. Я вышла, чтобы принести ей чай с мятой, а когда вошла ее уже в комнате не было. Мы всю ночь ее искали и все утро.
Я поехал домой. Не знаю почему, но внутри все сжалось в какой-то отвратительный узел. Мы ведь совсем о ней забыли о маленькой девочке, которая не может разговаривать, кричать, громко плакать. Никто не сказал ей где ее мать, никто не успокоил ее. Я понятия не имел как сказать ей об аварии. Я вообще не знал, как с ней общаться и что ей говорить. Я никогда раньше не проводил время с детьми. После развода с Аней я вообще их избегал, как только мог.