Я кивнула и тяжело вздохнула, бросила взгляд на часы — время не сдвинулось ни на минуту.
— Сколько еще будет идти операция.
— Не знаю. Давайте подождем. Все будет хорошо. Я и мужчине внизу сказала, чтоб не переживал. Это ваш муж, да?
— Какому мужчине?
— Там внизу мужчина в холле сидит наверх подниматься не захотел, но спрашивал о вас, когда я вам чай несла. Спрашивал, как вы себя чувствуете и все ли нормально. Подсказал сколько сахара положить. Заботливый.
Она улыбнулась очень мило, но мне было не до ее улыбок. Я поставила чашку обратно на столик и поднялась с кресла.
— И давно он здесь?
— Давно. Раньше вас приехал. С доктором долго говорил потом уходил и вот снова вернулся. Что-то не так?
— Нет-нет, все в порядке.
Не в порядке! Совсем не в порядке меня в лихорадку швырнуло и сердце не просто забилось, а задрожало внутри. Приехал? Несмотря на мой запрет приехал. И не знаю то ли радоваться, то ли злиться за то, что опять по-своему поступил. Прошла по ковру к перилам и склонилась так, что видно стало нижний этаж. Егор сидел внизу на диване возле аппарата с кофе и сладостями. Сидел неподвижно, обхватив голову одной рукой, а второй выстукивая на столе какой-то ритм известный только ему одному. Мне вдруг показалось что я не видела его несколько столетий. Нескончаемо долго не видела настолько долго, что мне до боли захотелось сбежать вниз и жадно всматриваться в его лицо. Но вместо этого я даже с места не сдвинулась…хоть и не могла отвести взгляд. Какой он издалека неприступный, холодный, дерзкий. Смотришь и сразу весь подбираешься, потому что исходит от него эта неуловимая волна силы и уверенности в себе. Меня всегда это поражало. То как он держался перед другими этот шарм и ощущение силы. Но только я видела этот надлом…он был заметен даже издалека опущенные кончики рта, чуть поникшие плечи, слегка подрагивающие пальцы, когда поправил волосы назад. Нервное движение головы и беспрерывное постукивание. Нервничает, трясется от нетерпения.
Неужели приехал не для того чтобы на меня давить, а чтоб Машу увидеть? И с одной стороны от этого сердце защемило, а с другой стало прохладно в груди — может устал, надоело ему, как я и думала, не нужна больше…Взгляд на палец бросила — без кольца. Я часто за это время задавала себе вопрос что будет с его женой. Он ни разу о ней не упомянул…а после того как я прослушала диктофон и поняла, что она сделала…Он ведь тоже знает. Что с ней? Спущено с рук и забыто? Где она сейчас? Кто накажет ее за смерть нашей девочки и две искалеченные жизни? Но я оставила эту войну ему, на его совести и в его руках. Да, я хотела знать, но запретила себе думать об этом иначе ненависть сведет меня с ума, а мне нужно думать о Маше, у меня больше нет сил и времени на ненависть. Егор резко встал с дивана, и я отпрянула назад, чтоб он меня не заметил, проследила за ним взглядом, за тем, как вышел в стеклянные двери. Метнулась к окну — наверняка во двор. Через несколько минут он вышел из здания и закурил. Долго ходил под окнами, с кем-то говорил по-сотовому, снова курил. А я просто смотрела. Оказывается, мне было необходимо его увидеть. Оказывается, я остро в этом нуждалась и сейчас жадно впитывала каждое его движение, словно запоминала на долгое время вперед.
— Анна…
Резко обернулась и дух захватило от страха — напротив меня стояла медсестра вместе с врачом. Я ощутила, как мгновенно пересохло в горле и с ужасом посмотрела в светлые глаза врача, которые казались мне очень усталыми, но в тоже время добрыми. Он ободряюще мне улыбнулся.
— Доктор Балотелли просит сказать, что операция окончена, прошла она весьма успешно, девочка чувствует себя хорошо и сейчас находится в послеоперационном отделении интенсивной терапии. Скоро вы сможете ее увидеть.
Я ничего не ответила, а расплакалась как идиотка.
— Простите…извините…
Врач снова улыбнулся, похлопал меня по плечу и что-то сказал по-итальянски.
— Доктор говорит, что таким красивым мамам плакать строго запрещается.
Я кивала и не могла удержаться, большими глотками допила свой остывший кофе и про себя сказала спасибо Богу и своей мамочке. Когда наши родители умирают, то на небе появляется еще один ангел, который будет охранять нас вечно, и я точно знала, что моя мама меня оберегает и что я могу молить ее о чем угодно она всегда услышит мои молитвы.
К Маше меня впустили, когда она полностью пришла в себя. Я не помнила, что говорила ей от счастья, как целовала ее ручки, личико, как смеялась и плакала. Мне почему-то в этот момент стало все равно будет ли она слышать и говорить мне было важно, что она живая и с ней все хорошо. Когда я села рядом с ней на стул она вдруг подняла свои тонкие ручки и спросила меня:
— А где папа? Он здесь?
Это было неожиданно. Каждый раз все ее вопросы о Егоре были для меня неожиданные. Я не могла привыкнуть, что Маша относится к нему совсем по-другому.
— Почему ты молчишь? Папа здесь?
Я кивнула.
— Пусть он придет ко мне…ты ведь его впустишь?