До чего же довёл меня блюграсс. Блюзы и монстры, которые разрушали мою жизнь

– Бобби Симан подрочил мне в седьмом классе. С этого всё и началось.

– Я знаю.

– Откуда?

– Ты сам тогда всем рассказывал. Всё было известно с самого начала.

– Вот как? Значит, я забыл.

– Прикольно.

Кто, как не Эдди научил меня этому слову – «прикольно».

– А ты в курсе, – начал я, – что папа у Бобби Симана был вампиром. То есть – педофил. Надеюсь, ты ещё помнишь наши кодовые названия. Бьюсь об заклад, что мистер Симан не давал своему Бобби покоя чуть ли не с пелёнок. Вот когда это началось.

– Очень может быть, – задумчиво вымолвил он, глядя на меня с любопытством, явно потрясённый моей осведомлённостью.

Постепенно разговор наш сделался ни о чём. Время от времени мы пытались его оживить, но как правило тщетно. Шутки не помогали. Наша встреча походила на диалог двух членов совета директоров.

Настроение падало, становилось пасмурно-серым. Бледнее некуда, почти бесцветным, беседа безнадёжно буксовала, делать было нечего.

Голос его долетал издалека, как во сне.

– Это было так давно, так давно, что…

Он разрыдался. Слёзы хлынули внезапно. Взрыв. Следом расплакался и я.

Какое-то время мы плакали вместе. Как в детстве.

Эдди должен умереть.

Мы понимали это оба. Но мы оплакивали не только его смерть. Мы оплакивали боль всего мира. А в этом мире столько страданий. А ещё мы горевали обо всех надеждах и неудачах. В особенности о собственных.

Чёрт его знает, как мы дошли до жизни такой? Так далеко от дома, и от самих себя, и той жизни, что была у нас впереди, пока мы были молоды.

Теперь все надежды иссякли. Полностью. Как широко мечталось нам о будущих подвигах, которые не за горами! Горы позади, а подвигами не пахнет.

Провал, провал. Сплошной провал.

– Я хотел стать хозяином усадьбы в южном стиле, – изрёк он сквозь слёзы.

– Это я помню, – поддакнул я. – А ещё ты мечтал стать крупным политиком. То есть мы все носились с этим постоянно – играли в политиканство. Сам-то не забыл?

– Конечно, помню, – в голосе Эдди была тоска.

– И всё это были игры, придуманные тобой. Как вожатый ты был грандиозен.

– Грандиозен? Ты в самом деле так считаешь, Берг?

Он до сих пор говорит мне «Берг», но это нормально. Ведь мы давние друзья и ценим друг от друга. И скоро он умрёт. Хочет говорить «берг» – пусть говорит «берг», это уже не имеет значения.

– Ты был великим вожаком, Эдди. Следил, чтоб чего не вышло. Вожатые как правило сачкуют. А ты следил.

– Старался. Где и как только мог.

– И небезрезультатно, – не унимался я. – Никто из мальчиков не пострадал. И всё это благодаря твоей заботе. Потому и я, сменив тебя на этом посту, тоже следил, чтобы не было какой беды. И её не было. Все остались целы и невредимы.

– И знаешь, что ещё?

– Что?

– У меня бы тоже не получилось, если бы ты не сделал это раньше меня. Я всегда восхищался тобой, ценил и уважал тебя, Эдди.

– Ты? – удивился он.

– Конечно. И давай попробуем взглянуть на прошлое иначе. Даже если ты не совершил никаких других подвигов, в чём я, честно говоря, сомневаюсь, вожатый ты был что надо, и твоё благотворное влияние на всех нас воистину бесконечно. То есть, я влияю на одних, они влияют на других и так до бесконечности. Вот что значит авторитет, Эдди.

– Я никогда не думал об этом в таком разрезе, Берг. Ни разу.

– Смотри, Эдди, ты изменил к лучшему судьбы многих людей. А это дело важнее всего остального. Гораздо важнее банковских операций, или чем ты там ещё пробовал заниматься. Вся эта канитель уже не имеет значения.

Тебе надо смотреть на это под таким углом зрения, потому что так оно было, так оно есть и так будет всегда. Ты останешься жить в жизнях других на веки вечные. Возможно, это звучит банально, но это правда. Поступай, как знаешь – дело твоё. Только не отвергай, потому что не отвергнув, ты сможешь прочувствовать это по-новому. Ты сможешь осознать себя покорителем, победителем, героем, реально повлиявшим и на отдельных личностей и на всё человечество.

Итак, ты скоро умрёшь. Что с того? Вечных чемпионов не бывает. Рано или поздно придётся сойти с дистанции. Ты сам меня этому учил, и так оно и есть.

Ты делал всё, что от тебя зависело, лучше кого-либо из тех, кого я знал. Кроме шуток, поверь, – с пылом закончил я.

– Сколько ребят было у вас в шайке, Берг? – вяло поинтересовался Эдди.

– О, не так много. Человек девятнадцать, может двадцать. Меньше, чем в твоей, Эдди. Но я не давал им делать глупости. Совсем как ты, Эдди, совсем как ты.

– А не ты ли собирался стать гитаристом, Берг?

– Ни черта подобного. Так сложилось само собой. Надо было чем-то зарабатывать на жизнь.

Мне хотелось как-то оживить этот наш полуденный трёп, хотелось поднять настроение Эдди, и в какой-то мере это мне это удалось. Я старался как мог, поскольку я мог только стараться.

– Я совсем не уверен, что меня влекла жизнь вдали от дома. Напротив, мне хотелось обосноваться с какой-нибудь девушкой где-нибудь в Хайеттсвиле или Ривердейле. Растить детей, становясь помаленьку мудрее. Не отставая от старых друзей. Ну и всё в таком духе.