До дрожи (СИ)

— Глеб Янович, не надо, всё хорошо, — лепечу я в ответ, слишком остро ощущая его прохладную крепкую ладонь, обхватившую моё запястье.

Да зачем мне пластырь, если я так млею сейчас, что пульс давно сорвался в нитевидный, и кровь скоро вообще перестанет поступать в слабеющие конечности.

Если вы не мечтали о чьём-то прикосновении год, то даже не пытайтесь меня понять!

Наши лица вдруг так близко, что я дышу его дыханием. Глаза сами собой широко распахиваются, жадно вбирая картинку, приоткрывается рот. Мне это всё чудится, наверно, но у Глеба Яновича расширяются зрачки, топя светлую радужку, пока он путешествует внимательным взглядом по моему запрокинутому к нему лицу. Улавливаю горьковатый привкус алкоголя в его дыхании, то, как странно туманятся глаза, когда он подается ближе, чуть хмурясь.

— Прости, Алиса, что напугал, — глухо повторяет будто сам себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не напугали, — бормочу.

Капелька крови бежит по пальцу. Наумов всё так же держит мою руку около своего лица, и…Вдруг наклоняется и быстро слизывает её.

От шока из меня вылетает сдавленный хрип.

— Бл… — тихо рычит Глеб себе под нос, тут же резко отбрасывая мою руку в сторону, будто это ядовитая змея, и делая два широких шага назад.

Смотрю на него во все глаза, глотая воздух ртом словно рыба, пока он смущенно взъерошивает короткий светлый ежик на затылке, наблюдая за мной исподлобья, и разводит руками.

— Алис, это… — хмыкает, качая головой, — Ты не думай ничего, я…

— Глеб Янович, я вас люблю! — выпаливаю на одном выдохе, не желая слушать его совершенно ненужные мне оправдания.

2. Алиса

Признание срывается с губ так легко, а вот оглушающую тишину после него пережить практически невозможно.

У Глеба Яновича натурально отвисает обожаемая мной челюсть, а прекрасные голубые глаза, вылезая из орбит, очень рискуют окраситься лопнувшими капиллярами.

Меня накрывает паникой и безбашенной решимостью одновременно.

Уже призналась — нечего терять!

Вырываю своё запястье из ослабевших пальцев Наумова и с прыжка кидаюсь ему на шею, крепко обняв и прижавшись губами к открытому рту. Сердце вылетает куда-то в горло. Жарко, нестерпимо жарко трясет. Я так оглушена собственными эмоциями, что почти не ощущаю вкуса его прохладных влажных губ, и, лишь самовольно добравшись до преподавательского языка, пропитываюсь нотками мужской слюны, горьковатой и немного кислой от хмеля. Вспотевшими ладонями глажу его шею, затылок, вжимаюсь всем телом в его, будто пытаюсь стать с Наумовым сиамскими близнецами. Вдавливаюсь в твердый мужской торс грудью, животом, бедрами…

И внутри будто мощный, ослепляющий фейерверк взрывается, когда ощущаю, как мне ниже пупка упирается вполне ощутимая, горячая даже сквозь слои ткани твёрдость.

О боже…! Это всё правда, да? Я ему так нравлюсь?!

Рвано стону, сильнее приклеиваясь к горьковатым мужским губам.

Колени подгибаются и совсем не держат…

Что оказывается совершенно не вовремя, потому как в следующую секунду я чуть не валюсь на пол на своих ослабевших ногах, когда Глеб Янович вдруг с силой меня отталкивает.

— Лютик, вы в своём уме? — выпаливает хрипло Наумов, отпрыгивая от меня на добрый метр и подчеркнуто называя по фамилии.

— Я…я… — не могу больше ничего сказать, так как подбородок начинает предательски дрожать, а на глазах набухают слёзы, когда вижу, как Глеб Янович старательно вытирает рот после моего поцелуя.

Это конечно странно смотрится в сочетании с его гордо натянутой ширинкой, но сейчас мне сложно анализировать, да и из-за слёзной пелены всё плывёт. Чувствую только его тяжелый взгляд исподлобья на себе, от которого вдоль позвоночника выступает холодный липкий пот.

Если бы была возможность провалиться сквозь землю — я бы сейчас с удовольствием воспользовалась.

— Простите…я… — хриплю, сгорая со стыда, — Но…

— Ничего страшного, но это не должно повториться, да? — уже спокойней говорит Глеб Янович, снова делая ко мне шаг.

— Но я правду сказала. Я вас люблю. Уже давно, — лепечу немеющими губами, — А за то, что поцеловала, простите. Мне показалось, вы тоже…

— Алиса, тебе показалось, — повторяет Наумов за мной вкрадчиво, снисходительно улыбнувшись одним уголком губ, — Ты хорошая девочка, но ты моя студентка, а я твой преподаватель. Только так. Ты понимаешь? — протягивает руку и ласково убирает прядку волос мне за ухо.

И в этом жесте столько отеческого и одновременно чего-то высокомерного, что меня подрывает.

Хорошая девочка только, да?!

— Понимаю, что у вас стоит, — смотрю Глебу прямо в глаза.

Улыбка застывает на его губах, зрачки расширяются, пальцы так и зависают в воздухе, легко касаясь моих волос. И будто постоянный ток течет от него ко мне и обратно сквозь это невесомое касание. Вокруг так плотнеет, наэлектризовываясь воздух, что почти невозможно его вдохнуть.

— Просто ты очень…очень красивая девочка, Алиса. Я думаю, ты это и без меня прекрасно знаешь, — медленно и тихо произносит Глеб, не разрывая наш зрительный контакт.