До экстаза… и после (сборник)

Вот это было правильно, мне давно уже следовало отвлечь его вопросом, ввязать в обоюдный диалог. Ну не может же человек так долго стоять, не шевелясь и не произнося ни слова.

«Нет», – ответил наконец родитель и от своего собственного голоса тут же пробудился, как та царевна от поцелуя. Хотя никто его не целовал. Ну и наконец-то! Ну и слава богу! А как пробудился, так тут же рванулся из комнаты. Хоть и не вприпрыжку, но все равно торопливо.

– И куда это он? – изумился Инфант.

– Вот и я не понял, – на сей раз разделил я Инфантово изумление. – Так и лежу я обеспокоенный и тоже не знаю, куда именно он намылился. А вдруг, думаю, на кухню, вдруг подтверждаются мои самые печальные предположения? Короче, не по себе мне стало, сон, можно сказать, как рукой…

Так и есть, не прошло и минуты, как он снова вбегает в мою комнату, и снова впопыхах. И тут я с облегчением понимаю, что в руке у него совсем не топорик для кулинарной разделки мяса и даже не ножик для резки хлеба. А небольшой такой чемоданчик. Вполне округленный, без острых, назойливых углов. И тут же он его раскрыл и начал что-то из серванта вынимать и складывать. Мне, конечно, интересно было, что именно, но я из деликатности не приглядывался. Какое мне дело, у каждого человека есть свои дорогие сердцу вещи, которые он не доверяет постороннему дрессировщику диких зверей. И хочет унести из собственной спальни, пока дрессировщик будет там отсыпаться.

«Так вы не против, – повторил я вопрос, – если я посплю еще? У меня вечером представление в цирке, и мне в форме надо находиться. Потому что эти звери, они как женщины, они психологи такие, прямо в глаза заглядывают. И если слабинку там разглядят, или неуверенность, или усталость, то тут же выходят из повиновения. Тут же начинают одеяло на себя ожесточенно тянуть. А эта уссурийская тигрица, Дуся, она вообще ревнивая такая сразу делается, никого ко мне больше не подпускает. На всех рычит и лапой норовит по зубам. Но и остальные не лыком шиты и тоже ко мне поближе притиснуться пытаются. Вот и опасно тогда с ними со всеми становится. Тигр, он если возбужденный, одной массой своей может любого человека задавить. Такие случаи в практике дрессуры известны. Вот нам и нельзя с ними слишком накоротке, всегда дистанцию приходится поддерживать».

Родитель оторвался от своего чемоданчика, посмотрел на меня заново и снова стал собирать пожитки. Еще интенсивнее и лихорадочнее.

«Спите, спите, – пробурчал он впопыхах. – Что ж я, не понимаю… дикие звери…»

И он оборвался на многоточии. А потом снова убежал и снова прибежал, но уже с другим чемоданчиком, уже побольше, и снова все собирал и собирал. Оказалось, Жека, что из вашей квартиры многое можно было собрать.

Впрочем, меня это уже не интересовало, я уже, получив разрешение, спал глубоко и ровно дыша, и только узкая щелка между ресницами напоминала мне о копошащемся в квартире человеке. А перед уходом он снова окликнул меня.

«Дверь перед уходом захлопните», – попросил он вежливо.

Я тут же пробудился.

«Да у меня ключи есть, мне Евгения, дочка ваша, оставила. Я запру лучше».

«Ага, – сказал он, соображая. – На нижний только не запирайте».

«Конечно», – согласился я в радостном предвестье свободы.

И он ушел с двумя полностью нагруженными чемоданчиками. А я лежал и думал: зачем они ему сдались? Ну неужели я произвожу впечатление человека, который может посягнуть на чужое из шкафа? Или дрессировщики не только у диких животных опасение вызывают?

Я так и не понял, а потом облегченно встал и пошел звонить тебе, Жека, чтобы предупредить тебя вовремя. Правда, сначала оделся и умылся, и позавтракал слегка.

«Жек, тебе тут скоро папка будет звонить», – предупредил я тебя.

«Какой папка? – спросила ты. – Чей? Ты чего! Мой отец в командировке, в Самаре на международной выставке высокопородистых, высокоплодящихся кроликов».

Сначала я опешил, потом сразу оказался ошарашен, а после, почти без перехода, меня осенило. Но нехорошо так осенило.

«Ты уверена?» – спросил я, чтобы выиграть время.

«А то, – подтвердила ты. – А в чем, собственно, дело? Чего-то я ничего не понимаю».

«Блин, – вырвалось из меня не свойственное мне вообще-то слово. А потом снова, но уже другое, хоть и созвучное. – Похоже, тебя, Жека, обокрали. Да еще по-крупному».

«Как обокрали? Кто? Ты же дома был? Ты что, не задержал вора? Проспал, что ли?»

«Да я не знал, – стал оправдываться я. Но по всему получалось, что оправдываться было поздно. – Кто ж мог подумать?! – кричал я в трубку, брызжа слюной, коверкая слова, запинаясь, перебивая одной своей фразой другую. – Я был уверен, что это твой отец. Я думал, это он от меня ценное изолирует. Подумал, что он во мне дрессировщика испугался. А оказалось, что домушник! И получается, я вообще мог его не стесняться и попросить мою одежду из другой комнаты принести».

«Какого в тебе дрессировщика? – не поняла Жека. – Там еще дрессировщик в тебе был? Ты что, как только я ушла, дрессировщика в квартиру пустил? Тебе меня одной мало оказалось? Вот почему ты от меня ночью в другую комнату уходишь».