Обычно я о таком не распространяюсь, поскольку считаю, что это мое личное дело. Кроме того, мне вообще трудно говорить о том, что касается моей семьи. Однако недавно я осознал, что такой подход порой мешает. То, что я называю осторожностью, на самом деле является банальным недоверием к людям, которые того, возможно, не заслуживают.
Также я хотел бы высказаться насчет игры с Лейк-Фоллзом. Все, кто видел меня в тот день, согласятся, что я вел себя неспортивно. Мне стыдно за свое поведение, и я хотел бы принести всем свои искренние извинения. Мои следующие слова – ни в коем случае не оправдание, но они по крайней мере могут пролить свет на причины такой реакции.
Дело в том, что смерть Сэма Уэллса произвела на меня сильное впечатление – и не только потому, что мы были знакомы. Все, кто знал Сэма, испытали боль от потери прекрасного игрока и верного друга. Но я принял это так близко к сердцу еще и потому, что не в первый раз теряю близкого в похожих обстоятельствах. Когда я учился в седьмом классе, мой брат погиб в автокатастрофе. За рулем был мой отец. Он вел мамину в нетрезвом виде.
Вам может показаться странным, что для меня такое значение имела победа над Лейк-Фоллзом, но в тот момент это казалось мне победой над людьми, которые совершают необдуманные поступки. Не стану отрицать, что воспринимать спортивный матч подобным образом – ужасно эгоистично. Я стараюсь не давать чувствам брать верх над собой, когда играю, но в тот вечер я не справился. Прошу прощения за свое поведение на поле и вне его.
Часто приходится слышать, будто мнение окружающих не имеет никакого значения. Зачастую так и есть. Но мне важно, что думают обо мне определенные люди. Надеюсь, даже если они разочаровались во мне, я смогу вновь завоевать их доверие – или хотя бы попытаться это сделать.
На этом закончу. Спасибо за прекрасную работу. Мне очень нравятся передовицы «Вестника», а еще я ценю, что вы публикуете меню школьной столовой.
Эзра Линли
В горле стоял ком. Я с трудом сглотнула.
– И что, ты собираешься это печатать?
– Черт возьми, да, – ответила Рейчел. – Отличный же материал.
Почему он раньше мне об этом не сказал? Вот какая мысль первой пришла мне в голову. Я рассердилась. Я злилась на Эзру – причем не потому, что он паршиво себя повел после игры с Лейк-Фоллзом, и не потому, что решил пойти на бал с Линдси. Не из-за всей этой школьной дребедени. Я злилась потому, что он ничего мне не сказал. Тогда, после смерти Сэма Уэллса, я поняла, что заботы Эзры с чего-то теперь стали моими. Поэтому я должна была знать. Тогда бы я его поняла.
– Я о нем уйму информации нашла, чтобы написать эту статью, но о таком даже не догадывалась, – продолжила Рейчел. – Об отчиме, брате и прочем. Как думаешь, почему он вдруг решил об этом рассказать? – Она покачала головой. – Может, на игре… Может, на трибунах были рекрутеры. Может, он хочет оправдаться, чтобы не потерять студенческую стипендию..
Это было уже чересчур. У меня и без лицемерки Рейчел Вудсон появилось много пищи для размышлений.