До и после

И все же, когда мы поцеловались, ночное небо не озарилось светом фейерверков, не заиграл оркестр – в общем, не воплотилось ни одно из избитых клише, которые обычно приходят в голову, когда думаешь о первом поцелуе. Мы не отправились в карете в его роскошную усадьбу и не получили десять тысяч фунтов дохода в год. Мы просто целовались, и это было… абсолютно прекрасно. А потом я прижалась к нему, и мы какое-то время стояли обнявшись. На этот раз Эзра не считал до трехсот. Его дыхание было ровным и спокойным, и меня накрыло чистым и незамутненным счастьем.

Потом мы поцеловались еще раз, пожелали друг другу спокойной ночи, снова поцеловались, а затем – после длинного поцелуя, трех быстрых и серии совсем коротких поцелуйчиков – Эзра наконец сел в пикап и уехал. Я ждала, пока огни его машины не растворятся во тьме, а потом вернулась в больницу, ощущая мягкое, медовое тепло внутри. Губы пылали от нового приятного ощущения.

– Ты какая-то странная, – сказал Фостер, когда я вошла в палату.

Родители оглянулись, но если и заметили что-то, то тактично промолчали.

– Лицо у тебя странное, – парировала я.

– Девон, – одернула меня мама. Но она улыбалась.

39

Фостера выписали рано утром. Ему велели отдыхать, прекратить тренировки и не играть до конца сезона. На попытку протеста папа возразил, что, если он вернется в команду слишком рано, возможно, от футбола придется отдыхать еще три года. Больше Фостер не спорил.

Родители привезли нас к стадиону, чтобы я забрала свою машину. К моему удивлению, ехать домой Фостер захотел со мной. И что еще более удивительно, родители ему разрешили. Я думала, они его еще не скоро выпустят из поля зрения, и точно: они выехали с парковки следом за нами и старались держатся поближе.

Мы с Фостером молчали. Было о чем подумать. Вечер в больнице оказался, мягко говоря, богатым на события, и, кажется, я раньше никогда не чувствовала себя такой счастливой. У меня были друзья. Они приехали, и терпеливо ждали, и привезли сэндвичи, и им было не все равно. У меня был Эзра, и я целовала его улыбку, и это было просто потрясающе. У меня был Фостер, и он нормально себя чувствовал. Я благодарила судьбу за все это, но в то же время мне было больно от осознания, что на самом деле Фостеру плохо, он переживает и оплакивает свою старую жизнь.

Когда мы остановились, я повернулась к Фостеру:

– Как голова?

– Слегка побаливает.

– Тебе нужно отдохнуть. – Я помолчала. – Но в целом-то все нормально?

Он пожал плечами, а затем сказал:

– Марабелль меня бросила.

Фостер не казался расстроенным. По крайней мере, так мне показалось, когда я взглянула на него краем глаза.

– Сочувствую, – ответила я. – А когда?

Не очень-то красиво бросать человека, пока он лежит в больнице. Хотя Марабелль даже и на игре вчера не было.

– Пару дней назад. После тренировки.

– Почему ты мне не рассказал?

– На самом деле мы и не встречались. Просто… Она сказала, что не может быть моей девушкой.

– У нее сейчас голова другим занята.

Он кивнул, помолчал какое-то время, а потом произнес:

– Иногда… – Он покачал головой. – Иногда мне хочется, чтобы все было совсем по-другому. Это плохо?

– Нет. Не думаю.

Мы замолчали.

– Вы поговорили с Эзрой?

– Да.

А еще утром он прислал мне эсэмэску: «Доброеутро».

Я ответила: «Да, доброе. Хорошо спая?»

Он ответил тремя последовательными сообщениями:

«Нет».

«Но в хорошем смысле».

«Я был слишком счастлив».

Я смотрела на эти слова на экране мобильного – надо же, он их набрал собственными кончиками пальцев, а теперь я держу их в своей ладони. Кажется, человек не может быть слишком счастливым, но я понимала, о чем он. И чувствовала, что мое сердце тоже переполняет огромное сияющее счастье.

– Так что, вы теперь вместе? – спросил Фостер.

– Ну, что-то между нами определенно происходит.

– Да между вами всегда что-то происходило.

Я улыбнулась. Типичный Фостер. Фостер, который любит молчанку и делает смузи по утрам. Заноза у меня в заднице. Брат, которого, как оказалось, мне всегда не хватало. Неожиданная страница в моей жизни.

Я подумала о других страницах: о Ридингском университете, Кэсе, катании с Фостером на машине, любви к Эзре… И вдруг почувствовала – ярко, как тогда в Ридинге, когда мне резко захотелось прилежнее учиться и вообще стать лучше, – что на свете нет ничего, чего нельзя преодолеть, сосчитав до трехсот.

Подъехав к дому, я вспомнила слова Эзры – о том, что иногда ему кажется, будто все случившееся в его семье произошло с кем-то другим. Интересно, что почувствует Фостер, увидев свои старые фотографии?

Что все случилось с другим человеком? Или что он теперь другой? А может, всего понемножку. Мы с ним были другими людьми до того, как появились друг у друга. Но я бы не хотела поменяться местами с той старой Девон.

– Ну что ж, – наконец сказала я. – Вот мы и приехали.

Он посмотрел на дом. На наш дом. И, помолчав секунду, произнес:

– Спасибо, что подвезла, Дев.

– Обращайся.

Фостер кивнул и вышел из машины. Я открыла дверцу и пошла за ним.

Благодарности