До и после

Я незаметно пнула Кэса под столом.

– А мне не нравится, – сказала Марабелль.

– А отцу ребеночка нравится? – спросил Кэс.

Марабелль просто посмотрела на него и ничего не сказала. Я пнула Кэса еще раз, уже не скрываясь. Не то чтобы мы с Марабелль были лучшими подружками, но чем-то она мне нравилась.

Мы познакомились в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я довольно часто там бывала и всякий раз видела ее: Марабелль то перебирала журналы, то перевозила книги в тележке, то расставляла их по полкам. Она на два года младше меня, поэтому совместных занятий в школе у нас не было, но меня вполне устраивало наше общение в библиотеке. Я здоровалась, она кивала, просматривала книги, которые я брала, и комментировала мой выбор.

– Нравится тут работать? – как-то спросила я, пока она вела меня к полке с изданиями «Гамлета».

– Ну, формально я тут не работаю, – ответила она. – Но мне разрешают помогать. – И Марабелль быстро достала четыре разных издания «Гамлета». – Правда, вот эту брать не стоит. Там адаптированный текст – хотели, чтоб стало понятнее, а на деле все испортили. А вот в этой хорошие комментарии.

Так я поняла, что Марабелль лучше, чем Google. Еще она оказалась невероятно странной. Чем-то она напоминала Фостера – оба жили на своей волне. Но закидоны Фостера сразу бросались в глаза, а Марабелль была чудачкой тихой и незаметной. Я не могла взять в толк: она не понимает, что вокруг происходит, – например, что Кэс над ней смеется, – или ей просто плевать?

– Как уроки, Марабелль? – спросила я, когда Кэс вернулся к своему обеду.

Она сморщила нос:

– Тригонометрия – кошмар.

– Ух, да, отстой. Сочувствую.

Она удивленно моргнула:

– Чему?

– Обожаю эту девчонку, – заявил Кэс, когда мы возвращались в класс после обеда. Марабелль поплыла в сторону крыла иностранных языков, поглаживая растущий живот под своим кукольным платьицем. – Серьезно. Обожаю. Не встречал никого смешнее.

– Она не пытается быть смешной.

– Что делает ее еще более уморительной.

– Она же молодая мама. Будь снисходительнее.

– Значит, молодые мамы вызывают у тебя сочувствие, а брошенные дети – нет?

Я пихнула его плечом:

– Какой же ты засранец.

– Прямо как Эзра Линли?

– Хуже. Ты не такой красавчик.

Кэс схватился за сердце:

– Это жуткая, несправедливая ложь!

– Брось. – Я посмотрела на часы. – Опоздаем на алгебру.

Он хлопнул себя по груди и встал как вкопанный посреди коридора.

– Кэс, завязывай. Ты же знаешь, что я считаю тебя милашкой.

Он покачал головой и начал поглаживать себя по груди с таким видом, будто его терзала страшная боль.

– Дело не в этом.

– А что с тобой?

Кэс скорчил рожу:

– Приступ аллергии на школу.

Я хлопнула его по плечу:

– Иди давай на урок.

– Смешно же?

Я не сдержала улыбку:

– Иди-иди.

3

Фостер каждый день вставал в полшестого. Уроки начинались только в восемь, к тому же за летние каникулы я отвыкла рано просыпаться, так что обычно не реагировала на его утреннюю возню. Если я и просыпалась, то лишь на пару минут, а потом меня снова одолевала дремота. Но этим утром глаза не закрывались, подушка казалась неудобной, а одеяло – слишком жарким.

Я отпихнула и то и другое и перевернулась на бок. В окно ворвался легкий ветерок, шевеля шторы. Снаружи послышался скрип кроссовок и чье-то сбивчивое дыхание – видимо, сосед вышел на пробежку. Неподалеку кто-то хлопнул дверцей машины. Зажужжал блендер. Фостер делал себе смузи.

Я застонала. Ну теперь-то я официально проснулась.

Никогда не видела Фостера в пижаме. Он ложился спать позже всех, а вставал очень рано и всегда был одет так же, как и накануне вечером. Наверное, он привез из дома больше вещей, чем казалось, да вот только все они выглядели одинаково. А новенькие футболки, рубашки и джинсы, которые купила моя мама, лежали нетронутыми в шкафу. Я переживала за Фостера, отказавшегося выходить в этом барахле из дома, но еще больше – за маму. Она, хоть и ни за что не призналась бы в этом, тщательно изучила подростковую моду по журналам и телику, чтобы купить Фостеру подходящие вещи. Он отказался их носить, и мама решила, что это было глупо с ее стороны: ну конечно же, он хотел бы сам подобрать себе образ. Но после совместного похода в магазин они вернулись с пустыми руками, и стало ясно: образ у Фостера уже есть – вот такой вот непримечательный.

– Смузи хочешь? – спросил Фостер, когда я приплелась на кухню.

– Знаешь, как-то рановато для блендера, Фостер.

– А на Западном побережье вообще только полчетвертого.

– Когда ты там жил, то вставал в полчетвертого?

– Бывало. Чем раньше встаешь, тем длиннее день, тебе так не кажется?

Как по мне, день – это двадцать четыре часа, и как бы рано ты ни вставал, ничего не изменится.

– Знаешь, какой сегодня день? – спросил Фостер, не дождавшись ответа.

– Пятница?

– Ага. А знаешь, что бывает по пятницам?

«Будущие прогрессивные ученые США» собираются вместе, чтобы попытаться силой мысли сдвинуть машину директора школы влево на пару сантиметров? А, нет, погодите, это по четвергам.

– Не знаю, Фостер.

У него округлились глаза.

– Правда не знаешь?

– И что же бывает по пятницам?