До и после

Я не много знала об Эмире, только то, что он переехал в Америку всего пару лет назад и уже выучил более крутой сленг и больше ругательств, чем я за свои семнадцать лет.

— Готов к игре? — спросила я, потому что не знала, что еще сказать, но чувствовала, что надо поддержать беседу.

— Готов срубить немного бабла. Я поставил сотню на то, что мы выиграем больше тридцати очков.

— Больше тридцати? Это пять тачдаунов.

Он пожал плечами:

— У Флэт-Лейк команда — дерьмо, а этот парнишка, Эзра, хорош.

— Хорош на пять тачдаунов?

— Ты видела, как он играет?

Все видели, как играет Эзра, и все знали, что он хорош — хорош на пять тачдаунов. Он никогда не упускал передачу. Там, где обычный парень мог пробежать пять ярдов, он пробегал двадцать. Но я вспомнила, как он вел себя в спортзале, его ленивую походку, его «Ты должен был отдать его вбок», и поэтому сказала:

— Он неплох. Ничего особенного.

— Мне нравятся девушки с невозможно высокими стандартами, — улыбнулся Эмир.

Я снова взглянула на поле. От улыбок Эмира мне становилось слегка не по себе. Почему-то хмурый вид казался более естественным для него.

Я и представить не могла, каким для него был переезд в Темпл-Стерлинг. По школе ходило много слухов об Эмире, в основном насчет его жизни до провинциальной Флориды. Я считала большинство из них нелепыми, но, когда Эмир стал осматривать поле, не удержалась и принялась рассматривать его лицо в поисках каких-либо указаний на его прошлое. Как будто там могла оказаться какая-то метка, которую носят люди, которым пришлось повидать трагедию в жизни. Следы вокруг глаз, опустившиеся губы. Но на его лице не было ничего особенного, кроме слегка кривоватого стержня в левой брови.

Мне не удалось дальше поразмышлять над прошлым Эмира, потому что на поле началось действие. Когда на поле вышли игроки, толпа вокруг нас вскочила на ноги, пустив от края стадиона красно-белую волну цветов Темпл-Стерлинга. Группа поддержки растянула бумажный плакат, через который с легкостью прорвались первые несколько парней. С другой стороны поля показались игроки в синем с золотом, и трибуны Флэт-Лейк взорвались криками. Электронное табло засветилось, как кончик сигареты Эмира, и игра началась.

Она не стала какой-то особенной. Не слишком волнительной, я хочу сказать, потому что в первой же половине мы взяли отрыв в три тачдауна и сохраняли его всю игру. В последние пятнадцать минут он увеличился до пяти тачдаунов. Эмир практически сиял, предвкушая свой выигрыш.

Большую часть игры я думала о своем. Я перечитывала «Чувство и чувствительность» и называла ее своей любимой книгой, но каждая книга Джейн Остин была моей любимой, когда я ее перечитывала. Единственной книгой, которую я не могла полностью принять, была «Мэнсфилд-Парк», потому что — внимание, спойлер — главный герой сильно влюблен в свою кузину. Я знаю, что в то время все было по-другому и, возможно, в их глазах это было полностью приемлемо, но от идеи о влюбленных друг в друга двоюродных брате и сестре меня немного подташнивало, особенно после того, как в нашей жизни появился Фостер.

И еще одна жалоба имелась у меня на книги Джейн, кроме любви между кузенами. Это часть о воссоединении влюбленных. Ведь это истории о такой непреодолимой любви, о таких сильных чувствах. Вы следуете за героями в их взлетах и падениях на американских горках эмоций, когда дух захватывает от этих «будут они вместе или не будут». Так разве будет слишком попросить, чтобы части про «Я люблю тебя и хочу быть с тобой» уделялось чуть больше времени? Это же самая лучшая часть, и мне хочется ее растянуть. Я хочу поцелуев — хороших, долгих, страстных. Джейн никогда о них не пишет.

Она также не писала и о школьном футболе, так что я задумалась о том, как бы это сделала я: как описала бы гордость, которую испытала мисс Теннисон, когда мистер Кинкейд пробежал десять ярдов. Темно-красные шлемы Темпл-Стерлинга, блестящие в свете прожекторов. Легкий запах марихуаны, окутывающий Эмира. Посмел бы кто-нибудь в те времена писать о травке? Джейн, наверное, была бы шокирована.

Фостер молчал всю игру. Я время от времени поглядывала на него, чтобы удостовериться, что он еще дышит, и каждый раз его взгляд был прикован к полю.

— Тебе было весело? — спросила я, когда мы присоединились к толпе, после игры повалившей на стоянку.

Он ответил в своей обычной манере, то есть вопросом на вопрос.

— Как ты думаешь, как они учатся калечить совершенно незнакомых людей?

— Не знаю... Это ведь не настоящая драка? Просто блокирование.

— Но как можно наброситься на кого-то, если не ненавидишь его?

— Тебе не нужно их ненавидеть. Нужно просто хотеть, чтобы они не выиграли.

Он некоторое время обдумывал мои слова и заговорил, только когда мы уже ехали домой в машине.

— Этот Эзра хорош, — сказал он, совсем как Эмир. — Он был словно... магнит для мяча.

Я не удержалась и фыркнула:

— Что?

— Магнит для мяча. Как будто он магнит, а мяч — металл. Он просто летел к нему и прилипал каждый раз.