До и после современности

Эта новая нормальность, все больше превращающаяся в нормативность, мне с моим образовательно-профессиональным бэкграундом историка, разумеется, представляется ненормальной; но от порицания/отрицания реальности она никуда не денется, тогда как историзм уже куда-то делся, – из общественного сознания. Памятуя истматовское бытие определяет сознание, можно предположить, что причины происходящего следует искать в происходящем в обществе, а точнее, с обществом. Требуется социологический анализ наличных трендов, векторов и азимутов, направляющих социальное развитие вперед в прошлое. Такая попытка и предпринята в данной книге; я не претендую на то, чтобы сколько-нибудь основательно объяснить только наметившееся и уже наличное, но попробую расставить точки внимания, дабы привлечь интерес к тому и другому. Речь идет об аналогиях между до- и послесовременным в сферах труда и досуга, отношении собственности и степени мобильности, типологии социальности и индивидуальности, разновидностях темпоральности и историчности. Эти симметрии и изоморфизмы связаны между собой как причинно, так и корреляционно, их совокупность можно представить и как цепочку, и как пучок; для меня в данном случае важен не столько способ репрезентации, сколько факт таковой. Как говорили древнегреческие любомудры, философия начинается с удивления; можно добавить, что и социологии сегодня стоит удивиться тому, насколько становящаяся социальность постиндустриального, информационного, сетевого и так далее общества начинает походить на, казалось бы, безвозвратно ушедшую социальность условно и собственно первобытных охотников и собирателей. Я не призываю мыслить по аналогии, я приглашаю помыслить аналогии, возникающие между постмодерном и премодерном, между постисторией и преисторией; возможно, это покажется набором натяжек, но мне кажется, что все-таки в этом что-то есть.

Глава 1 Труд, досуг, социальность

Человек труда

«Труд создал из обезьяны человека», – не писал Фридрих Энгельс. Он писал, что «труд создал самого человека», что труд есть «первое основное условие всей человеческой жизни», и что труд вместе/в связи с прямохождением, инструментальным использованием рук, членораздельной речью и пр. превратил мозг обезьяны в человеческий мозг, а стадо обезьян – в человеческое общество. «И в чем же опять мы находим характерный признак человеческого общества, отличающий его от стада обезьян?», – задавался вопросом классик, – и тут же отвечал: «В труде»[1]. Как известно, речь шла не только о роли труда в процессе превращения обезьяны в человека, а о том, что, словами другого классика, труд есть «вечное естественное условие человеческой жизни»: совместный и орудийный труд как целенаправленная деятельность по производству благ, удовлетворяющих потребности человека, есть то, что перманентно воспроизводит его в качестве такового. В процессе производства Homo Faber создает не только вещи, но и себя самого как продуктора/производителя в отличие от присваивающего у природы животного, так что и при коммунизме, предполагающем изобилие предметов потребления, человек не просто продолжит трудиться – «труд станет первой жизненной потребностью людей и из тяжелого бремени превратится в наслаждение»[2].