До каких пор буду звать?

— Так я пойду! К ногам твоей Пьяри паду ради тебя. Она заставит Рустамхана упрятать его покрепче.

Мне показалось, что я схожу с ума, я не верил своим ушам. Я поднял Каджри на руки и спросил, глядя ей прямо в глаза:

— Каджри! Неужели ты так любишь меня?

— Я тебе дело говорю, а ты лепечешь, как ребенок. Говорю тебе, надо донести обо всем в участок.

— Нет, Каджри. Мангу из нашего племени. Кто из нас не ошибается? Ну, подрались мы малость, это обычное мужское развлечение. Теперь все улажено. Я к нему вражды не питаю. А Мангу надо просто женить, женщину ему надо.

Неожиданно он сам показался на пороге. Он стоял за дверью и все слышал. В руках у него поблескивал кинжал. Он отбросил его и упал к моим ногам.

Я прижал его к груди.

— Мангу! — сказал я. — Мы с тобой достаточно сильны. Но в драках только зря растрачиваем свою силу.

Каджри застыла от изумления. У входа уже толпились другие наты. Кто-то недоверчиво спросил:

— Мангу просил у тебя прощения?

Я вышел из шатра.

— А что, он шел меня убить?

— Ну да, он шел рассчитаться с тобой.

— Слышишь, Каджри? Мангу настоящий мужчина! Он поступил честно.

Наты молча стояли вокруг.

— Мангу — мой друг, — обратился я к ним, вновь пожимая ему руку. — Между нами нет вражды.

— Я пришел рассчитаться с ним, но Сукхрам великодушен, как лев. Его слов мне никогда не забыть. Сукхрам — настоящий мужчина, — сказал Мангу.

Наты разошлись, вместе с ними ушел и Мангу. Остались только мы с Каджри. Я вошел в шатер и лег на кровать. Каджри взяла кувшин и отправилась за водой. Она вернулась веселая, с водой и перепелом в руке.

12

Сукхрам продолжал:

— Утром я собрал все необходимое для представления и вместе с Каджри и двумя парнями из табора отправился на ярмарку в соседнюю деревню.

Публика осталась нами довольна, но окончательно покорили наших зрителей танцы Каджри. Когда она пошла по кругу, покачивая бедрами и животом, зрители млели от восхищения. К бурному восторгу мужчин Каджри исполнила танцы женщин из касты джатов[56].

— Что выделывает, а? — презрительно бросила какая-то джатни[57], притворно-стыдливо закрывая лицо концом платка. — Ишь, тварь продажная!

— А ты шлюха! — отпарировала Каджри и добавила такое, от чего женщины покраснели, а мужчины загоготали. Деревенские щеголи манили Каджри, показывая ей деньги. Наконец она подошла к ним и, протянув руки, запела. Это была такая песня, что смутились даже эти молодчики. А Каджри преспокойно взяла у них деньги и принесла их мне.

После представления мы отправились бродить по ярмарке. Потом ели круглые сдобные булочки и пирожки с горохом.

— Я хочу нукти, — сказала Каджри.

Мы поели и нукти — сладкие шарики из муки, жаренные на чистом топленом масле. Каджри была счастлива.

— Сколько мы заработали? — спросила она меня шепотом.

— Четырнадцать рупий, Каджри.

— Это Всевышний услышал мои молитвы.

— Пошли, купим тебе обновку.

— Только ты сам выбери, ладно?

— Нет уж, выбирай себе по вкусу.

Я дал своим помощникам по рупии на еду. Они собрали наше имущество и пошли в табор, а мы с Каджри отправились в лавку.

— Эй, бохра[58], — позвал я торговца, — покажи нам хороший передник.

Торговец пригласил нас в лавку и выложил перед нами все, что имелось: зеленый, желтый и черный передники.

Мы взяли желтый. Потом купили ситцевую юбку и шелковую кофту.

Наступил вечер. Ярмарка закрылась. Мы пересекли деревенскую площадь и пошли к табору. Неожиданно перед нами предстала, будто выросла из-под земли, старая крепость. Мы остановились как вкопанные и не могли отвести от нее глаз. В лучах заходящего солнца крепость, казалось, была совсем близко.

— Каджри! — прошептал я. — Каджри! Идем!

И в надвигавшихся сумерках мы пустились в путь. Крепость была полуразрушена, местами недостроена. Ее никто никогда не укреплял и не пытался достроить. Мы с Каджри прокрались через сад и оказались в густом кустарнике. Дороги не было видно, а мы не захватили огня.

Мы вернулись на ярмарку и у знакомого лавочника купили керосину, ветоши на факел. Затем я выстрогал крепкую палку. Захватив еще и спички, мы снова двинулись в путь. Где-то рядом шумело озеро.

Стояла гнетущая тишина, даже мне стало страшно. Но я был полон решимости и горел, как в лихорадке. В одну руку я взял кинжал, а в другую — зажженный факел.

— Каджри, возьми и ты факел.

Каджри понесла факел, а я обнял ее за талию. Это немного ее приободрило.

— Здесь должен быть водоем, дорога в подземелье проходит мимо него. Так говорил отец, — прошептала Каджри.

Мы некоторое время блуждали в зарослях кустарника, пока не нашли водоем за маленьким храмом Шивы. Развесистые тамариндовые деревья окружали его со всех сторон. С одной стороны к водоему был перекинут маленький пешеходный мостик, с другой в него спускались каменные ступени. В мерцающем свете факела мы увидели слева перед нами три двери.

— Здесь справляют праздники в честь воды утоляющей, — пояснила Каджри.

— Сам знаю, — буркнул я.

— Но ты не знаешь всего, что знал мой отец.

— О чем он еще тебе рассказывал?

— Что сюда в полнолуние приходят джины.

Я облегченно вздохнул. По небу плыл новорожденный месяц.