До каких пор буду звать?

— Господин говорил мне, что в доме есть еще больная. Вот, возьми этот шарик и проглоти, он поможет. И не надо злиться. Тогда все будет в порядке!

— Не приму я твоего лекарства.

— Давай-ка, да побыстрей. Проглоти шарик и запей водой. А потом расскажешь мне, что у вас тут приключилось. Видно, мне на роду написано страдать из-за тебя.

Я принес воды в кружке, повалил Пьяри на постель, разжал ей рот, вложил шарик и влил воды. Пьяри пыталась выплюнуть лекарство, но я стукнул ее кулаком по спине, и она вынуждена была повиноваться. Я сел и стал ждать. Из глаз Пьяри полились слезы.

— Ты опозорил меня.

— Чем это?

— Защищал Дхупо. Ты встал на ее сторону, ты против меня.

— Два негодяя избивали женщину.

— А ты хоть знаешь, в чем дело?

— Хватит с меня того, что я видел. Жажда власти растет в тебе с каждым днем. Ты начинаешь забывать о людях. Прав святой отшельник: стоит самому безобидному ничтожеству добраться до власти, как он становится ужасом людским. Он подобен вздыбившейся от наводнения реке, норовящей затопить берега. Он забывает, что солнце светит всем одинаково.

— Я — ничтожество?

— А кто же ты? Разве ты не натни? Да еще карнатни — продажная женщина! При живом муже ушла к другому и живешь с ним! Тебе ли говорить о чести? Всевышний сделал нас низшими, отсюда все наши страдания. Но от того, что свинья будет долго мыться, она не станет коровой, такого еще не было.

— А эта тварь Дхупо, она что, высокорожденная?

— Она верна мужу и своей честью не торгует.

— У их племени одни законы, у нас — другие, — отрезала Пьяри. — Чем это я унизила себя?

— Тем, что, получив власть, стала мучить людей. В чем она провинилась?

— Пусть не перечит. Я велела ей вымазать глиной забор, а она ответила: «Господин прикажет, тогда сделаю, натни слушать не стану».

Пьяри многозначительно посмотрела на меня, как будто хотела спросить, что я скажу на это. Но я молчал.

— И кто ты такой, чтобы меня допрашивать? Я сказала, чтобы она, безродная тварь, не смела мне возражать, а она все свое — дерзит. Вот я и приказала избить эту дрянь.

— Ты очень плохо поступила, Пьяри.

— Это почему же?

— Разве ты сама не могла обмазать забор?

— Я лучше обмажу глиной твой шатер. А здесь я госпожа.

Я рассмеялся. Пьяри вздрогнула, как от удара.

— Теперь и ты смеешься надо мной? — печально спросила она. — Где ты пропадал вчера?

— У Каджри.

Пьяри изменилась в лице.

— Ты же обещал привести ее.

— Обещал. Она придет послезавтра.

— Почему?

— Сегодня не могла.

— Но ты же обещал!

— А разве я нарушил обещание? Я же сказал: придет послезавтра.

В комнату вошел Рустамхан.

— Ты слышал, Сукхрам? — спросил он, ложась на кровать. — Слышал новости? В недостроенную крепость слетелись джины.

Я насторожился.

— Да ты ничего не знаешь! На ярмарке только и разговоров об этом. После полуночи в крепости запылали факелы. Огни забегали по крепости, их было не меньше сотни. Стало светло, как днем. Садовник нечаянно спугнул их, и они, завидев человека, стали бросать факелы в озеро… Да неужели ты ничего не слышал?

— Нет, мой господин и хозяин, я ничего не слышал. Удивительная история.

И тогда мне на ум пришла мысль: а не выдуманы ли вообще все истории и духах, джинах и демонах?

— Утром люди увидели, — продолжал Рустамхан, — что кто-то разрубил саблей собаку заминдара. И как разрубил — от головы до хвоста! Ты бы только видел, Сукхрам! Огромная собака, английской породы, господин заминдар привез ее из Бомбея. Сколько людей она перекусала, очень злой и свирепый был пес! А тут — надвое разрубили! Чтобы это мог сделать человек?! Ты видел собаку, Сукхрам?

— Видел, господин. Однажды она на меня бросилась.

— Сабля старинная, — продолжал Рустамхан, — такие носили лет двести назад.

У меня перехватило дыхание.

— Двести лет! — вырвалось у меня.

— Да, да. На рукоятке выгравировано: «Махараджа Джитендарсинх»! А он жил двести лет назад. Это он начал перестраивать крепость.

У меня голова пошла кругом; я старался взять себя в руки и не мог.

— Пьяри, — сказал я, — я приду послезавтра. Возьми это лекарство. Принимайте оба по одному шарику каждое утро. Вот эти листочки приложишь к ране господина и перевяжешь ногу потуже. Если будет очень тянуть, пусть подержит ногу над паром. Сделай ему припарку из листьев нима, но смотри, не сожги ногу. Спать порознь, лепешки ешьте без соли. Поняла? Болезнь эта подобна огню, он будет жечь до седьмого поколения. Дети будут рождаться без носа. Господин, лекари называют эту болезнь английской. Она пришла к нам вместе с английскими сахибами.

Я поднялся, чтобы уйти. Пьяри в нетерпении поглядывала на меня. Она о многом хотела расспросить: о Каджри, о Дхупо, обо мне самом, о своей болезни и еще бог знает о чем. Но ей мешал Рустамхан.

— Господин! — обратился я напоследок к Рустамхану. — Это лекарство нужно глотать двадцать один день. Я приду послезавтра, я еще приду и принесу на следующие три дня. Лекарство должно быть всегда свежим.

— Эй, Сукхрам, постой-ка! — дружелюбно окликнул меня Рустамхан, когда я был уже у дверей.

— В чем дело, господин?

— Остерегайся, когда будешь возвращаться отсюда.

— Почему?