До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

Песня - друг и песня - враг,

это как смотреть.

Вы мне в душу наплюете -

я ее отмою

Звуком чистым, нефальшивым

серебристых струн.

Вы мне глотку разорвете -

думаете, взвою?

Нет, умею я молчать,

пусть я и болтун...

- Если тебе глотку разорвать, ты просто не сможешь издать ни звука, - рассудительно заметила Соня. Миша нехотя возразил, что для искусства сложения песен это не имеет принципиального значения. Но его бесцеремонно прервала девица:

- Да на кой ляд ты вообще завел про ментов?! Менты - суки все до единого! Ненавижу их.

- Я тоже не очень-то люблю, но это непринципиально, - спокойно сказал гитарист.

Мышка отреагировала на его возражение довольно странным образом. Она вскочила, словно подброшенная скрытой пружиной и принялась сыпать отборнейшей руганью в адрес милиции и “всяких пижонистых умников”, которые понахватались ученых слов и которым плевать с высокой колокольни на нее и ей подобных... м-м-мать их растакую! Устав наконец ругаться, девица побежала между могилами не разбирая дороги. Было странно видеть, как ее туфельки с отломанными каблуками мелькают в воздухе, совершенно не касаясь земли.

- Что это с ней? - не понял Юра.

- Так, ерунда. Атавизм земной жизни. Рецидивчик. Но и я хорош, - гитарист потянулся и сел. Теперь стало особенно заметно, что он действительно утратил прозрачность, так как заслонил худыми плечами лежащие ниже по склону братские могилы.

- Я тоже хорош, потому что косынка на ее голове говорит сама за себя, - многозначительно добавил Миша.

- О чем говорит? - переспросил Юра. Гитарист посмотрел на него с жалостью, вздохнул и объяснил:

- Если бы об этом спросила Соня, ничего странного в этом не было бы, а так... Ты же знаешь, чем Мышка кормилась. А наше идиотское государствообывателей не просто молчаливо осуждает такой способ зарабатывания денег, но изобретает также весьма оригинальные методы борьбы с крошками. Потому однажды, в одну прекрасную ночь Мышку, в поте задницы своей отрабатывающую хлеб насущный без масла, мент и два дружинника застукали прямо под забором и тут же наголо, “под ноль” постригли, вернее, побрили. Поэтому она все время в платочке.

- А у тебя они тетрадку со стихами отобрали, - понимающе сказала Соня.

Взревел баян, но Чубик не проснулся, а мешком повалился на левый бок вместе с инструментом.

- Гораздо хуже, - Миша задумчиво поцокал языком. - Это было, когда меня брали. Я удрал на небольшую свалку. Мне оставалось сунуть тетрадь в мусорную кучу, но я... не мог. Просто не мог, чтобы...

Он помолчал и пояснил:

- Рожать детей - привилегия женщин. (Юра постарался не слышать этих слов.) Мужчины не смиряются однако с этим и тоже стремятся родить, только уж каждый на свой лад и в меру своих способностей. “Не мышонка, не лягушку, А неведому зверушку”, - Миша нервно засмеялся. - Я все эти песни... тоже будто рожал. Это были - мои дети, - голос гитариста дрогнул. - Пусть ублюдочные, никчемные, но - дети. И я не мог допустить, чтобы трупы моих детей плавали в ядовито-зеленых лужах и заживо гнили! Сначала я подобранным там же осколком оконного стекла резал им горло...

- Кому?! - ужаснулся юноша.

- Стихам, - тихо сказала Соня.

- Стихам, - так же тихо подтвердил гитарист, потом перевел дух, словно запыхавшись после долгого бега.

- Я брал тремя пальцами: большим, указательным, средним, - каждую страницу и несколькими взмахами кромсал ее, - Миша чеканил слово за словом. - Когда же увидел, что дело продвигается слишком медленно, а меня вот-вот накроют, принялся резать сразу по пять страниц. Затем скомкал все эти бумажные трупы и поджег их. Надо сказать, все сгорело неожиданно быстро, лишь вот эта песня, уже подожженная, непрерывно взмывала в небо в потоке горячего воздуха. Пламя тронуло листок по краям, однако несколько раз гасло. Вот что там было...

Миша запрокинул голову и продекламировал:

- А люди - две половинки

Разорванного сердца.

А им бы соединиться,

Чтоб вместе друг с другом биться.

А им бы не расставаться

Даже и после смерти.

Но боги, жестокие боги

За ними шпионят строго,

И люди ищут вслепую.

И очень часто - напрасно...

- Мои стихи не хотели сгорать! Они корчились в пламени, задыхались в дыму, задыхались перерезанным горлом... Особенно эта. Собственно, это песня тоже, просто я так и не успел положить стихи на музыку. Я сделал это перед самым концом воли и никому еще не успел спеть. Так и не успел...

Гитарист склонился так, что коснулся лбом струн, прошептал:

- Это было страшно. Страшно! Вы не поймете. Убить их, чтоб не достались, кому не надо. Самому зарезать и сжечь собственных детей... Не поймете, - и умолк. Спустя некоторое время Соня осторожно тронула юношу за рукав и показала жестом: мол, пойдем отсюда.

- А ты говоришь: любить ментов! Суки они.