До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Дарвин рассматривал адаптивную функцию врожденного художественного чувства под впечатлением от знаменитой эволюционной загадки павлиньего хвоста. Большой и ярко окрашенный хвост мешает павлину прятаться и убегать от быстрого хищника. Почему же в результате эволюции появилась такая великолепная, красивая, но явно дезадаптивная конструкция? Ответ, заключил Дарвин с изрядным изумлением, состоит в том, что хотя павлиний хвост может оказаться для павлина-самца кандалами в борьбе за выживание, но он тем не менее играет важную роль в его репродуктивной стратегии. Павлиний хвост нравится не только нам, людям. Павлиньим самочкам он тоже нравится. Их привлекают упругие султаны, так что чем внушительнее хвост, тем больше у самца шансов на спаривание. Потомство в этом случае имеет хороший шанс унаследовать папины черты и мамин вкус — и продолжить генетическую войну, в которой сражения выигрывают не добыванием пищи или обеспечением безопасности, а отращиванием все более впечатляющих хвостов.

Это пример полового отбора — дарвиновского эволюционного механизма, шестеренки которого вращает доступ к репродуктивным возможностям. Самец павлина, который умрет молодым, не сможет оставить потомства — именно поэтому естественный отбор поддерживает выживших. Но точно такая же репродуктивная неудача ждет павлина, который проживет долгую и благополучную жизнь, но при этом все потенциальные партнерши будут ему отказывать. Чтобы повлиять на биологическое качество последующих поколений, необходимо выжить, но одного выживания недостаточно. Важно произвести на свет потомство, так что характеристики, способствующие поиску пары, обеспечат преимущество при отборе, иногда даже ценой безопасности[235]. Цена здесь не может быть астрономической, — существует предел тому, насколько неповоротливым может быть хвост, прежде чем выживание окажется под серьезным вопросом, — но и нулевой быть не обязана. И хотя павлиний хвост — один из самых наглядных примеров, эти же соображения применимы к огромному числу других видов. Белобородые манакины гордо расхаживают в шумном танце, словно на рок-сцене, чтобы заманить потенциальных партнеров; светлячки устраивают гипнотические свадебные представления, без труда выплетая изящные кружева своих световых шоу; самцы шалашников строят хитроумные холостяцкие квартиры, сплетая между собой ветки, листья, ракушки и даже цветные конфетные обертки в хвастливой демонстрации, которая, очевидно, не преследует никакой иной цели, кроме соблазнения будущей миссис Шалашник[236].

Когда Дарвин в 1871 г. впервые описал половой отбор в своем двухтомнике «Происхождение человека и половой отбор», его идея не встретила немедленного понимания. Многим его современникам казалось немыслимым, что поведение в грубом нечеловеческом животном царстве может опираться на эстетические реакции[237]. Не то чтобы Дарвин воображал, что птицы или лягушки проводят время в поэтических раздумьях при созерцании лучей закатного солнца. Эстетическое чувство, о котором он говорил, было сосредоточено исключительно на выборе партнера. Тем не менее то, что Дарвин приписал «вкус к прекрасному»[238] большому количеству представителей животного царства, многим казалось безответственным. К примеру, Альфред Рассел Уоллес, который рассматривал эстетическое чувство человека как дар Божий, счел это неподобающим[239].

Но как без привлечения врожденного чувства прекрасного объяснить роскошные телесные украшения, изобретательные шоу и физические сооружения, являющиеся неотъемлемой частью мириад вариантов брачных игр, которые разыгрываются каждый сезон в животном царстве? Однако существует и менее возвышенное объяснение. Рассмотрим еще раз все тот же павлиний хвост. Если мы, люди, высоко оцениваем эстетику этого мужского украшения, то у самки павлина оно, возможно, вызывает инстинктивную реакцию большой генетической важности. Самцы, украшенные особенно ослепительными плюмажами, сильны и здоровы, что повышает шансы на то, что и потомство от них будет крепкое. А поскольку павлиньи курочки, как и самки большинства других видов, могут произвести на свет куда меньше потомства, чем их партнеры-петушки, они развили у себя особенно сильную тягу к здоровым самцам; такие союзы повышают шансы на успех ресурсоемкого, а потому драгоценного акта оплодотворения[240]. Если богатый плюмаж — зримая демонстрация силы и энергии потенциального партнера, то курочки, привлеченные такими хвостами, с большей вероятностью произведут на свет крепких птенцов. Эти птенцы, в свою очередь, будут в среднем наделены теми самыми генами обретения шикарного хвоста и тяги к нему, что и будет способствовать распространению этих свойств в будущих поколениях. Красота в таком анализе полового отбора далеко не ограничивается внешностью. Красота здесь, в сущности, видимое наглядное свидетельство адаптивных качеств потенциального партнера.