Затаив дыхание, я наблюдаю, как парамедики работают с отчаянными, но организованными усилиями, чтобы стабилизировать состояние Кири, одновременно замедляя кровопотерю, накладывая кровоостанавливающую повязку и оказывая прямое давление. Один парамедик достает пакет с кровью из холодильника рядом со мной и помещает её в портативный подогреватель, пока другой мужчина готовит проводник для экстренного переливания.
В одно мгновение надежда — это распускающийся голубой мак с обещанием о её открытых глазах… в следующее мгновение она гаснет.
На мониторе раздается резкий сигнал тревоги.
— Она умирает. Остановка сердца. Начинайте сердечно-легочную реанимацию, — говорит старший парамедик.
Весь мой мир рушится.
Я поднимаюсь на ноги и стою над её неподвижным телом, глядя вниз на бледное лицо, в то время как парамедики начинают компрессию грудной клетки и проводят искусственную вентиляцию с помощью мешка Амбу43, когда легкие Кири судорожно сжимаются при её предсмертных вдохах.
Я перестаю дышать. Хочу вырвать свои легкие, чтобы заглушить боль.
Каждое мгновение сердечно-легочной реанимации обжигает, как год в аду. Она бесконечная. Мучительная. И кажется, что машина скорой помощи почти не движется.
— Расчетное время прибытия, — кричит один из парамедиков водителю сквозь вой сирены, мониторов и агрессивное гудение нашей скорой.
— Десять минут, — отвечает водитель. Я слышу, как он ударяет кулаком по рулю, ещё один звук клаксона. — Затор на мосту. Впереди только что произошла авария. Едет только одна полоса.
— Мы можем повернуть назад? Поехать по другому маршруту?
— Нет, — говорит водитель, его голос низкий. — Мы застряли.
Я ловлю напряженные, встревоженные взгляды парамедиков, пока они продолжают реанимацию, проверяя на мониторе любые признаки изменений. Слышу, как водитель говорит с диспетчером, прося полицию помочь расчистить нам путь. И пока я просто смотрю, беспомощный, чертовски бесполезный, я чувствую, как она ускользает от меня.
Звук ЭКГ меняется. Аппарат издает ровный и продолжительный сигнал.
Линия выравнивается на экране.
Парамедики обмениваются взглядами. Один смотрит на пакет с кровью, затем переводит взгляд на монитор. Я знаю, что он, должно быть, оценивает шансы Кири на выживание.
— Расчетное время прибытия, — снова кричит он водителю. Мы едва сдвинулись с места.
— Полиция уже в пути, чтобы провести нас, но никаких изменений.
Ровная линия мчится дальше, протяжный гул отсутствующего пульса Кири становится всё громче в моих ушах.
Ритмичность нажимания на мешок замедляется и останавливается. Компрессия грудной клетки прекращается, старший парамедик выдыхает и опускает голову — и ярость закипает у меня внутри.
Никто не осмеливается подойти ко мне, когда я наклоняюсь над Кири и прижимаюсь ближе, пока парамедик снимает маску с её лица. Я целую её холодные губы.
— Пришло время проснуться и вернуться ко мне, спящая красавица, — шепчу я.
Воздух застревает в моих легких. Боль нарастает, пока всё, чего я жажду, — лишь огонь её прикосновений.
Я складываю руки на её грудине и начинаю надавливать на грудную клетку.
— Сэр… Вы не можете этого делать.
Должно быть, он видит что-то смертоносное в стальной решимости моего взгляда, потому что он отступает.
Я смотрю на неё, отчаянно желая увидеть яркую синеву её прекрасных глаз, её грудь изгибается под силой моего желания вернуть её к себе. Я почти не замечаю, как машина скорой помощи набирает скорость и пробирается по освобожденной от машин дороге, моё внимание сосредоточено только на бледном лице Кири.
Под моей ладонью раздается треск, ребро или грудина ломается под давлением. Какой-то страдальческий звук заполняет машину скорой помощи, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что он только что сорвался с моих губ.
Я не останавливаюсь. Не могу.
Ещё один треск кости оставляет неизгладимое воспоминание под моей рукой.
Она такая хрупкая. Я ломаю её. Но я сделаю всё, что потребуется.
— Я разобью тебя на множество осколков, если именно это поможет тебе вернуться ко мне, — рычу я, преодолевая боль в горле. — Так что тебе лучше сражаться со мной,
Протяжный звуковой сигнал продолжается. Проходит цетая жизнь, полная мучительных пыток, прежде чем надежда не начинает медленно расцветать снова.
Из аппарата раздается сигнал тревоги.
— У нас тахикардия, — говорит старший парамедик, не в силах скрыть удивление в голосе. Он подходит к дефибриллятору, установленному на внутренней стене, и готовит электроды, а другой парамедик пытается надеть маску на лицо Кири, чтобы начать нагонять воздух в её легкие. — Нужен дефибриллятор.
Он отодвигает меня локтем и прижимает эдектроды к её груди. А затем: — Разряд.
Тело Кири дергается от шока. Все взгляды обращаются к монитору.
На экране появляется ровное биение её сердца.
И моё начинает биться словно в самый первый, мать его, раз.