До новой встречи

— Да за такое дело Алексея побить мало! — увидя, что Андрей Матвеевич отрицательно покачал головой, Глоба поправился: — Побить не физически, а морально. Мое мнение — Волгина следует из комсомола исключить.

На собрании Алексей не услышал ни одного слова в свое оправдание.

Два предложения поступили в президиум. Одно — за халатное отношение к оборудованию исключить из комсомола, другое помягче — объявить строгий выговор. Голоса разделились, выбрали счетчиков. Второе предложение получило всего лишь на три голоса больше.

25

Случай на уроке технологии растрогал Добрынина. Ребята все ему рассказали. В этот день после уроков он остался в училище, считая своим долгом вступиться за учеников, приютивших у себя в группе чужого парнишку.

Тревожные часы пережил и Николай Федорович. Случай был, что называется, из ряда вон выходящий. Вот их в кабинете двое — он, директор училища, и этот паренек, Иван Лосев, тайный ученик тридцать четвертой, токарной группы. Черт знает что такое! В самом деле дикий случай. Не знаешь, как тут и поступить…

Николай Федорович отвернулся к окну. К вечеру наступила оттепель, в парке потемнели деревья, на скамейках снег сразу посерел… Проспи ночь на такой скамейке, больница обеспечена…

Пришли Добрынин и Вадим. От воцарившегося молчания тяжелее всех было Ивану. Он был готов к самому страшному: Николай Федорович обернется и удивленно скажет: «Вы, Лосев, еще здесь? Уходите, у нас разговор будет без посторонних». Иван примирился со своей печальной участью, но, покидая училище, ему хотелось высказать, что его сюда привело, пусть не думают о нем плохо.

Николай Федорович припомнил, как месяца два назад приходил к нему этот паренек. Управление трудовых резервов направило же его в школу ФЗО. Почему ребята подобрали подростка в парке?

— Брат посоветовал: «Поступай в сто двенадцатое».

Пошарив в карманах, Иван разыскал письмо и отдал директору.

— От брата.

Николай Федорович взял треугольником сложенное письмо, измятое, с полустершимся адресом, осторожно разгладил складки. Письмо было написано высокими прямыми буквами. Такой почерк бывает у одного из тысячи! Сразу вспомнился застенчивый паренек из первого набора с черными вьющимися волосами, который долго не мог привыкнуть к водопроводу и в первую осень до самых заморозков бегал умываться на пруд.

«Дорогой брат Ваня.

Пишу опять из госпиталя. Как видишь, не столько воюю, сколько отлеживаюсь. У Мясного бора угодил под минометный огонь. Я теперь в семье старший. Пора нам подумать и о твоей судьбе. Если по отцовскому делу хочешь пойти, тогда поступай в школу ФЗО, будешь плотником. Если по моей части пойдешь, то записывайся в токари, у этой профессии такое будущее, что в письме не расскажешь. Мой совет — поезжай в Ленинград, подступай в сто двенадцатое училище. Кланяйся от меня директору Николаю Федоровичу. Дружки написали, что по ранению ему из армии дали отставку. Передай привет мастеру Евгению Владимировичу».

Прочитав письмо старого своего ученика, Николай Федорович оказался в еще большем затруднении. Самое разумное — направить Лосева в Управление трудовых резервов, запоздалую просьбу отклонить и за самовольство наказать всю токарную группу. Но так ли он должен поступить? Как педагог он понимал, что ребятам, которым недавно минуло по пятнадцати лет, многое в жизни еще кажется простым. Но уже крепко в них живет чувство взаимной выручки. Увидя своего сверстника в беде, они его приютили, думая, что он у них тайно проживет до нового набора. Группа поступила не по установленным правилам, зато человечно. Так зачем же наказывать учеников? Удручало Николая Федоровича еще одно обстоятельство: почему и Вадим молчал, разве так положено вести себя секретарю? Отослав Лосева в общежитие, он принялся совестить Вадима:

— Нехорошо, Вадим. Ты не просто рядовой ученик и должен понимать, что являешься моим помощником…

Вадим упрямо не признавал свою вину:

— Ничего плохого ребята не сделали училищу… Не притащи Антон парнишку, пожалуй, в парке нашли бы его труп. Документы у Ивана правильные, парнишка хороший, старательный. Известно, армейский устав строже распорядка училища, — оправдывался он, — а все-таки и воинская дисциплина не помешала полковнику приютить меня. Генерал, член Военного совета фронта, приказал: «Подержите мальчонку в полку, будет в Ленинграде с харчами получше, тогда и отправите. Проследите только, чтобы старшина не выписывал ему водку и табак…»

— Нарушение сделано без злого умысла, — Добрынин встал, цепко ухватился за пуговицу гимнастерки Николая Федоровича. — Ребята совершили благородный поступок. Насколько я понимаю, мы, педагоги, мастера, призваны учить не только ремеслу, но и воспитывать. Считаю неправильным наказывать токарную группу.

Долго говорил Добрынин а Вадиму думалось, что он не сказал главного. Ремесленники безропотно примут наказание, они беспокоятся не за себя. Лосев-то прижился к училищу, куда теперь пойдет? Вадим вмешался в разговор:

— За самовольство наказывайте нас. Вся группа просит оставить Ивана в училище, из него выйдет токарь.

— Идите в общежитие.