До новой встречи

На стене главного корпуса рядом с позеленевшими медными планками, отмечавшими уровень воды наводнений 1824 и 1924 годов, осенью, в первый год войны была сделана черной краской броская надпись: «Эта сторона во время артиллерийского обстрела наиболее опасна». Когда в парке, на дворе училища рвались снаряды, то после каждого дождя надпись обновляли. С тех же пор, как из-под Вороньей горы были выбиты фашисты, за этой надписью перестали следить, она состарилась, полиняла.

Заметив из окна, что уборщица с ведром горячей воды и скребницей направляется к главному входу, Оленька догадалась о ее намерении, выскочила вслед за ней на улицу. Немалых трудов стоило ей уговорить уборщицу не смывать надписи. Пусть эта надпись на здании будет напоминать ученикам будущих наборов о том, как близко от Ленинграда проходила линия фронта. О мужестве ленинградцев пусть будет всегда напоминать эта надпись.

Снятие заградительных застав под Ленинградом манило подростков на невские берега, за Пулково, под Красный Бор. Найденные обрывки пулеметных лент, гильзы, обломки штыков они прятали в тумбочках, изголовьях постелей.

Увлечение «трофеями», может, осталось бы незаметным для администрации, если бы не случай с Сафаром и Борисом. В воскресенье после отбоя дежурный доложил директору, что ученики Хасынов и Овчинников не вернулись из города. Не явились они и утром на занятия.

Оленька дежурила по главному корпусу, когда позвонили с междугородней станции, попросили не отходить от аппарата. Левобережье вызывало училище. Повторного сигнала долго не было. Минутная стрелка на круглых часах, висевших над столиком дежурного, точно прилипла к циферблату. Наконец, позвонили. Оленька сняла трубку и сразу же разочарованно ее положила. Телефонистка предупредила, что на линии небольшие технические неполадки.

Левобережная станция, наконец, ответила, но как! В телефонной трубке стоял такой шум, будто подвывала непогода, и одновременно отворяли и закрывали тысячу неисправных дверей. В этом хаосе терялся чей-то голос. Оленька нервничала, продувала трубку, в бессчетный раз повторяя:

— Не слышу, говорите громче…

В это время в коридор до звонка выбежали из класса модельщики. Заболел преподаватель, и у них оказался «пустой» урок. Возвращаясь от директора в мастерскую, Вадим прикрикнул на ребят, которые устроили возню около телефона. Пригодилась ему фронтовая выучка. Плотно прижав ухо к слуховому кольцу, Вадим терпеливо выждал, когда на линии стало чуть тише, и крикнул:

— Называйте имена… Перехожу на прием…

Подростки притихли, заглядывая через голову Вадима, наблюдали, как телефонограмма ложилась на бумагу:

— Вчера днем…

Четверть часа продолжался тяжелый телефонный разговор. Наступила перемена, а в коридоре все стояла гнетущая тишина. Вадим переписал начисто телефонограмму из нескольких строк: в районе Шлаковой горы подорвались на мине Борис и Сафар.

Читая запись в книге дежурного, Николай Федорович старался сохранить спокойствие, но дрожавшие руки выдавали волнение. Он пытался соединиться с левым берегом. Междугородняя станция отказала в вызове, на линии произошел обрыв.

В училище нарушился учебный распорядок. В механических мастерских одни станки были пущены на самоход, другие работали на холостом ходу — долго ли до аварии? Подростки осаждали Оленьку. Им думалось, что она что-то еще знает, но не хочет сказать или ей запрещено говорить. Трудно ей было совладать с ребятами. Повязку дежурного надел Добрынин.

Максим Ильич хорошо изучил беспокойный характер директора. Узнав про несчастье, он сразу начал готовить машину в дальнюю дорогу. Быстро, по-военному, полуторка была заправлена горючим, в кузове на распорках укреплена железная бочка с бензином на обратную дорогу. Дворники принесли из конюшни несколько охапок сена. Антонина Осиповна вынесла ватное одеяло, две подушки и простыни.

Заканчивались сборы в дорогу, когда Николай Федорович вышел во двор. На нем были болотные сапоги, кавалерийская шинель, с плеча на узеньком ремешке спадала кожаная полевая сумка.

Однако в пути солдатская выдержка покинула Николая Федоровича. Он бранил водителя, говорил, что с такой скоростью водят машины на похоронных процессиях.

В полночь грузовая машина остановилась на опушке соснового леса у барака, пахнувшего свежей охрой.

В приемной больницы находился лишь дежурный. Николай Федорович был возмущен:

— Такое несчастье, а главный врач дома!

Появился и врач — молоденькая женщина, очень похожая на Варю, такая же спокойная и терпеливая. Вот что она сообщила.

Один из охотников за «трофеями» крепко поплатился, — у Бориса отняли левую ногу, не исключена возможность, что придется ампутировать и вторую. Николай Федорович крупными шагами ходил по кабинету, потирая ладонями щеки. Его лихорадило, даже выпив по настоянию врача валериановых капель, он не мог преодолеть нервной дрожи. В пятнадцать лет Борис стал инвалидом! Из-за мальчишеской выходки ему придется прожить всю жизнь на протезах.