До победного дня

— Это карточки! Карточки, Маша! Они очень-очень важные! — воскликнул Гришка. — Живем!

— Карточки… — Маша попыталась вспомнить, но не смогла, опять доверившись мальчику.

Выйдя из подъезда и запомнив его расположение по ориентирам, Гриша повлек девочку дальше по улице, осматриваясь. По улицам ходили люди, не обращая на него с Машей никакого внимания, а мальчик искал хлебный магазин, даже не представляя себе, как он должен был выглядеть. Только успев увидеть надпись «Булочная», мальчик был вынужден опять бежать в бомбоубежище — завыла сирена, да громкий голос сказал о воздушной тревоге.

Мальчик понимал — окружающие его люди знают, где убежище, поэтому нужно бежать с ними. Так они добежали до очередного подвала, усевшись в темном углу. В этот раз тут было хорошо слышны бахи и бухи сверху, пару раз возникало ощущение, что трясется вообще все, даже сверху что-то посыпалось. Но вот окружавшие их люди о чем-то переговаривались, успокаивая пугавшихся детей. Маша, блестя глазами, но стараясь не плакать, прижалась к плечу Гриши, а он уже вполне привычно обнял ее.

В этот раз бомбили долго, казалось, что почти вечность, но рядом с Гришей Маше было как-то очень спокойно, поэтому она просто прикрыла глаза задремывая. Внезапно люди зашевелились, принявшись вставать, поэтому Гриша девочку решил разбудить. Судя по всему, прозвучал отбой. Когда люди начали выходить, вышли на улицу и они вдвоем, двинувшись дальше, к уже раз замеченной булочной, у которой стояла длинная очередь. Не решившись лезть вперед, Гриша дисциплинированно пристроился в самый конец. Судя по всему, предстояло долгое ожидание.

Прижавшись к Грише, Маша ощущала его руку, отчего становилось спокойнее на душе, все-таки оказаться в самом, пожалуй, страшном времени… Очередь стояла молча, переминаясь с ноги на ногу, мальчик контролировал карточки, понимая, что за драгоценность у него в кармане. Казалось, прошли даже не часы — годы, когда подошла и их очередь. Открывшаяся дверь показала не очень обычный прилавок, за которым обнаружилась закутанная в платок женщина, требовательно протянувшая руку. Увидев такие же серые квадратики, как и та бумага, что была в кармане, Гриша протянул продавщице требуемое. Женщина что-то вырезала из бумаги, вернув остаток, и тщательно взвесила небольшой кусочек черного выглядевшего не очень обычно хлеба, протянув его Грише. Все это она делала молча, ни о чем не спрашивая.

Спрятав в карман карточки и хлеб, контролируя его, Гриша, цепко держа за руку смотревшую круглыми глазами Машу, двинулся в обратный путь. Он и сам был удивлен, но понимал, что себя выдавать нельзя, ведь, кроме всего прочего, в Советском Союзе этого времени было энкаведе, про которое в их времени рассказывали всякие ужасы. А ну как, кто-то поймет, что карточки принадлежат не им?

Именно поэтому мальчик старался ничем не показать свое удивление, спокойно двигаясь к «их» дому. Идти предстояло долго, но отщипнувший кусочек хлеба от выданного кусочка, Гриша выдал его сразу же повеселевшей девочке. Однако, до дома они не дошли — не было никакого дома, лишь дымящиеся руины. Что теперь делать, мальчик не знал, в первый момент растерявшись. Стоило, однако, Маше всхлипнуть, и Гриша взял себя в руки. Повернув девочку к себе, он взглянул ей в глаза, твердо произнеся:

— Все будет хорошо!

— Я тебе верю, — ответила ему Машка. — Но что теперь?

— Теперь присядем, съедим чуть-чуть хлеба, — озвучил план мальчик. — И будем искать другой дом.

— Как скажешь, — согласно кивнула девочка.

Таких квартир, как первая, Маше и Грише больше не попадалось, но следующее место обитания они нашли довольно быстро. Брошенных квартир, зачастую «как есть», было достаточно. Не прошло и получаса, как они нашли очередной дом, в котором было все оставлено так, как будто хозяева готовы вернуться прямо сейчас, но, разумеется, никто не вернулся.

Потянулись дни, у них были карточки, значит, был и хлеб. Маша первое время находилась в перманентной истерике, но потом, конечно, начала привыкать. Человек ко всему привыкает… Вскоре выпал снег. Каждый день теперь начинался с того, что нужно было принести хлеба и воды, потому что водопровод почему-то перестал работать. Ну и кипяток нужно было уже приносить. Хорошо, хоть бидон для него был. Помыться уже было нечем, но этот факт обоих почему-то уже не беспокоил.

На улице стало холоднее, в очередях начались разные разговоры. От «город сдадут» до слухов о каннибалах. То, что город абсолютно точно не сдадут, Гриша знал, но вот, что касается второй новости, удивился. Таких подробностей о блокадном городе он не знал. Ну еще помогало Ленинградское радио. То злой, то уставший голос Ольги Берггольц заставлял жить и бороться. Жить, несмотря ни на что.

— Хотите конфетку, детки? — этот мужчина напугал обоих чуть ли не до мокрых штанов.

Он был действительно страшным, и теперь то, о чем говорили в очереди, просто прозвучало в ушах мальчика, с силой оттолкнувшего этого человека. Утащив за собой доверчиво потянувшуюся к сладости Машу, Гриша еще несколько часов не мог прийти в себя, пытаясь отдышаться.