То, что Фиолетов увидел с палубы, не предвещало ничего хорошего. По обеим сторонам причала стояли солдаты в барашковых туркменских папахах, с винтовками за плечами, чуть в стороне — отряд милиции и вооруженные дружинники. Между чахлыми кустами тамариска виднелась артиллерийская батарея и английские солдаты в шортах. По пристани расхаживали английские офицеры, которые плыли на «Туркмене», и дашнак с Георгиевским крестом.
Беженцы уже беспорядочно двинулись с парохода; внизу их обыскивали солдаты. Фиолетову стало ясно, что комиссаров ждет новый арест.
Он пошел в каюту Шаумяна.
— Степан Георгиевич, вы видели, что приготовило для нас Закаспийское правительство?
— К сожалению, да… Попробуем смешаться с толпой беженцев и проскочить через контрольные посты.
— У трапа всех обыскивают. — Фиолетов глянул в иллюминатор. — И не только у трапа.
Фиолетов забежал за Ольгой. Они спустились вниз и смешались с гудящей напуганной толпой беженцев. Вот и трап, вот первый пост, который они благополучно миновали и обрадовались, как вдруг заметили дашнака с Георгиевским крестом. Он их увидел тоже. Скрыться было некуда. Кивком головы дашнак подал знак, и какой-то портовый чиновник в белом кителе и форменной фуражке подошел к Фиолетову и Ольге.
— Следуйте за мной!
Он привел их на маленький пароходик, стоявший тут же у причала. Там на палубе уже сидели Джапаридзе с женой, Микоян, Петров, Азизбеков, Зевин. Через несколько минут привели Шаумяна с сыновьями.
— Ну вот мы снова вместе, — сказал он, бодрясь. Палуба постепенно заполнялась. Когда на ней стало тесно от арестованных, явился человек с плоским лицом и немигающими, навыкате, глазами.
— Попрошу внимания, — сказал он, доставая из кармана какую-то казенную бумагу. — Я, начальник Красноводской городской милиции Алания, сего семнадцатого сентября по распоряжению стачечного комитета заключаю под стражу в Красноводский арестный дом нижеследующих лиц: Шаумяна Степана, Джапаридзе Прокофия, Микояна Анастаса, Зевина Якова, Фиолетова Ивана, Амирова Татевоса, Шаумяна Сурена, Шаумяна Левона, Амирову Марию, Банникову Ольгу, Джапаридзе Варвару…
Алания назвал еще несколько фамилий арестованных.
— Так как тюрьма переполнена, вы будете содержаться в арестном доме, — объявил он.
— Кем же она у вас переполнена? — Фиолетов усмехнулся.
— Недобитыми большевиками.
С вещами, под конвоем они прошли по выжженной солнцем дороге к одноэтажному каменному зданию арестного дома на голом, накаленном плацу без единого деревца. И снова, который раз в жизни, за Фиолетовым закрылась тяжелая тюремная дверь.
— Не бойся, скоро нас освободят, — сказал он жене, когда ее отводили в женскую половину.
Двенадцать мужчин загнали в одну небольшую камеру с голыми стенали, печкой в углу и сплошными скрипучими нарами, на которых не было ни белья, ни матрацев — одни доски.
— Хочешь не хочешь, а вспоминаешь господина Тагиева, — пробурчал Фиолетов. — В его тюрьме и сидеть приятно: душ, чистая постель — комфорт!.. А тут?
— Будете проситься назад к Тагиеву? — поддержал шутку Джапаридзе.
— Буду… А пока… — Фиолетов снял с себя пиджак, постелил его на цементный пол и улегся. — Пока тоже ничего.
На нары взобрался бывший комендант города Баку прапорщик Багдасар Авакян со своим складным стульчиком, с которым не расставался ни в одной тюрьме, и торжественно уселся на него, как на трон. У Авакяна было много смешных странностей. Например, он всюду возил с собой клетку с канарейкой; ее отобрали при аресте в Баку, и он очень переживал по этому поводу.
— Ищу партнеров на преферанс, — объявил Амиров, доставая из кармана игральные карты.
Привыкшие сидеть по тюрьмам, комиссары не раскисали. Шизнь продолжалась и в тюремной камере, иначе трудно было бы всякий раз выходить из тюремного ада несломленными и готовыми тут же продолжать борьбу.
Шаумян сидел на нарах мрачный и погруженный в свои думы.
Авакян, напротив, был весел и без конца рассказывал разные смешные истории.
— Вы знаете, какую штучку я отколол перед войной? На заседании Пироговского съезда врачей попросил слова и, не дожидаясь разрешения, взлетел на трибуну со словами: «Для излечения недугов нашего народа надо сделать главное — свергнуть самодержавие, как источник всех наших бед». Представляете, что там поднялось! — Он закатился веселым хохотом.
— Да, мы были уверены, что достаточно свергнуть самодержавие, как наступит прекрасная жизнь, — промолвил Фиолетов. — Но вот самодержавие полтора года как свергнуто, а мы в тюрьме. Значит, одного свержения мало…