До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

— В таком случае я записываюсь первым, — сказал Каневский.

Гость ушел, и Фиолетов набросал план работы колонии.

«Социал-демократическая фракция ставит своею задачей, — писал он, — распространение социал-демократических идей в городе и уезде среди ссыльных и коренного населения. С этой целью организовать три кружка по пять-шесть человек в каждом для изучения работы тов. В. И. Ленина „Материализм и эмпириокритицизм“… Провести собрание уполномоченных… Начать издание гектографированного журнала колонии».

Издавать журнал предложил Подбельский.

— Понимаешь, Иван Тимофеевич, нам надо иметь свой печатный орган, — горячо говорил он Фиолетову. — Боишься, что некому будет писать? Не беспокойся. Обратимся с письмами к товарищам из других городов вологодской ссылки. Организуем широкий обмен мнениями, и это даст нам возможность освещать вопросы, которыми так богата современная ссылка. Будем клеймить позором тех подонков ссылки, которые, именуя себя «политическими», творят насилия, воровство, предательство… Гектограф в порядке?

— В порядке, Вадим Папиевич, — ответил Фиолетов. Недели через две Каневский привез из Вологды, куда ездил к доктору, несколько нелегальных книг штутгартского издания из «Фонда Вольной русской прессы».

— Только, пожалуйста, Иван Тимофеевич, у себя эту литературу не держите, — предупредил он.

— Что вы. Все это мы сразу распространим по кружкам, — ответил Фиолетов.

Книги раздали по квартирам кружковцев. Это было семнадцатого июня. А восемнадцатого домой к Тумаркиной, тихой женщине из Одессы, сосланной на два года за принадлежность к РСДРП, нагрянула полиция и нашла спокойно лежавшую на столе книгу Ленина «Что делать?». Тумаркииу арестовали и отправили в тюрьму на четыре месяца. С обыском пришли и к Подбельскому, но брошюру «Ипполит Мышкин и Архангельский кружок» он успел передать хозяйской дочке, и та все время, пока длился обыск, продержала ее под кофточкой.

И снова тревожные мысли лезли в голову Фиолетова. Откуда полиция узнала, у кого хранится запрещенная литература? Каневский? Но Фиолетов при нем не говорил, кому именно он собирается передать книги. Да и зачем было Каневскому, рискуя собой, везти пачку этого взрывоопасного груза в Яренск?

…Подбельский нравился Фиолетову все больше. Энергичен сверх всякой меры. Ему оказалось мало руководства кружком, докладов о современном положении социал-демократического движения в России. А ведь к ним надо готовиться не только по «Вологодским губернским ведомостям» или суворинскому «Новому времени», надо черпать материалы из нелегальной литературы, из собственных наблюдений, из бесед с другими ссыльными. А чего стоит сбор материалов для первого номера журнала колонии. Все это легло на плечи человека, недавно перенесшего сыпной тиф в одной из пересыльных тюрем.

И в довершение ко всему — энергичная помощь ссыльным, которым необходимо бежать.

Короткое северное лето было самым удобным временем для устройства побегов. Каждый номер «Вологодских губернских ведомостей» пестрел стандартными заметками, объединенными одним заголовком: «Розыск». Были месяцы, когда треть, половина, чуть ли не две трети всех ссыльных губернии находились в бегах.

— Послушай, Иван Тимофеевич. Что будем делать с Гольдбергом? Он здесь умрет. Умрет, и все. Я только что виделся с ним и нашел его в ужасном состоянии. Ему нужен покой, лечение, а здесь что? Нет, нет, ему надо немедленно бежать из Яренска, и не куда-нибудь, а во Францию. Я дам адрес чудесного врача…

Все это Подбельский выпалил с ходу.

— Вадим Папиевич, — Фиолетов улыбнулся в ответ, — ты так горячишься, будто я только и делал, что возражал тебе с пеной у рта.

— Так, значит, ты со мной согласен?

— При одном условии. Если мы сможем гарантировать удачу. Если побег сорвется, Гольдберга посадят в тюрьму и там ему будет во сто крат хуже, чем здесь.

— У этого чудака я отобрал письмо, которое он хотел послать знакомому в Симферополь. Вот послушай… — Подбельский вынул из кармана листок бумаги. — «Здравствуй, дорогой Адольф. Положение мое ужасно. Пожалуйста, спаси, иначе я погиб. Я могу в этих днях умереть. Постарайся всеми силами достать денег, чтобы я мог поскорее уехать отсюда…» Как вам нравится эта откровенность? «Я тебя прошу еще раз, умоляю со слезами, я тебя никогда не забуду. Ведь у тебя так много знакомых, можно сделать сбор в пользу меня. Сделай все, чтобы я мог уехать, иначе я пропал. Неужели я должен погибнуть из-за каких-нибудь восьмидесяти рублей, ведь это не так трудно достать. Я не знаю, кто есть в Симферополе из моих старых друзей, я бы сам их попросил, но ведь ты знаешь… Прислать деньги можно на адрес: Яренск, политическому ссыльному Гольдбергу. Кланяйся Соне и детям. Михаил».

— Да, письмецо будто специально написано для полиции, — сказал Фиолетов.

— Я слышал, что есть распоряжение Хвостова контролировать всю переписку ссыльных.

— Хорошо, что ты взял это письмо.

— У него не было конверта, а я сказал, что иду на почту… Так что будем делать с Гольдбергом?

— Надо готовить побег. Паспорт. Деньги. Адреса…