До последней строки

Рябинин шел вдоль железнодорожного полотна за краном, снимающим старую колею. Слышалось урчание лебедки и повторяющиеся через одинаковые и короткие промежутки времени возгласы: «Вира!», «Майна!»

Начальник путевой машинной станции, следя за работой обоих поездов-кранов и устраняя какие-то невидимые Рябинину неполадки, несколько раз стремительно проходил мимо него и неизменно бросал: «Прошу прощения, я сейчас».

Наконец он освободился.

— Вы слыхали что-нибудь про идею инженера Федотова с Ямсковской дистанции? — спросил Рябинин.

— Отличная идея.

— Расскажите!

— Мы реконструируем главный ход дороги. Вместо рельса в пятьдесят килограммов погонный метр кладем рельс в шестьдесят пять килограммов. Старый рельс в обычном порядке, грузовыми поездами, отправляем на второстепенные участки, где путь особенно слаб.

На такие, например, как Ямсковская ветка. Отправляем, заметьте, только рельс. А ведь снимаем мы путь, вот убедитесь, пожалуйста, — он указал на ползущий рядом с ними кран, — цельными звеньями — «решеткой». Приходится «решетку» разбирать на нашей базе. Так принято всюду. Федотов предлагает: не разбирайте «решетку», а вместе с путеукладчиком, — он снова кивнул на работающий около них агрегат, — горяченькой отправляйте к нам.

— А этот кран может уложить ее?

— Обязательно! Оба наших агрегата абсолютно одинаковы: тот и другой могут разбирать или укладывать путь.

— Черт возьми, какое облегчение для рабочих дистанций!

— Еще бы!

— Но, возможно, эти рельсы уже невыгодно укладывать?

— На Ямсковской ветке они прослужат еще десяток лет.

— Даже если учитывать строительство гидроузла?

— Обязательно. Гидроузел будет обслуживать не только Ямсковская ветка. Конечно, интенсивность движения на время строительства возрастет. Значит, тем более необходимо укрепить путь именно сейчас. «Решетка» — великолепный выход.

— На Ямсковской дистанции есть противники этой идеи.

— Знаю. Зубок.

— Как вы объясните его позицию?

— Петр Захарович — человек громкий…

— Не понимаю.

— Лозунг любит. Дай ему волю, он завтра же у себя на дистанции коммунизм объявит.

— Коммунизм! У него там прошлый век. Все на мускульном труде.

— «А труд, товарищи, есть высшее благо».

— Почему он все-таки против «решетки»?

— Масштаб не тот. Не соответствует величию наших задач. ПМС нам подавайте! А вы с «решеткой» суетесь… Плюс канитель всяческая, людей обучать надо.

— Поясните, пожалуйста!

— Мы не можем послать на дистанцию своих рабочих, у нас тоже план, ничего не попишешь.

— Понимаю: Зубку надо научить своих путейцев работать с путеукладчиком.

— Совершенно справедливо.

— Это сложно?

— Кричать «даешь ПМС!», конечно, проще.

— Но ведь заманчиво получить новые мощные рельсы.

— Не забывайте, как дорого обходится металл стране.

— Я не забываю, просто надо понять, что такое Зубок.

— И что такое Федотов.

— Скажите, ведь может случиться, что ПМС еще не скоро пришлют на ветку?

— Зубок ничего не теряет. Даже наоборот, любую свою промашку легко списать: путь старый, какой с него спрос… Чем еще могу быть полезен?

— У вас жесткий баланс времени.

— Ничего не попишешь — «окно».

…Автобус — скрипящая и стонущая всеми своими швами коробка — спешил назад, к Белой Выси. Наверное, лет двадцать назад этот автобусик, во всяком случае кузов его, можно было видеть на улицах областного центра, и, возможно, Рябинину доводилось и тогда пользоваться им. А теперь вот пыхтит, старичок, по проселкам, продолжает служить, не сдается.

Пожалуй, если бы не трясло так отчаянно, удобнее было бы стоять, а не сидеть. Пружины дивана износились, лишь крайние сохранили некоторую упругость и давили круглыми своими ребрами.

Запах бензина въелся в дерево и металл кузова. Время от времени Рябинин обращал на все это внимание — на неудобство сиденья, на качку и тряску, на запах бензина, а затем снова уходил в свои мысли.

В автобус он садился в состоянии острого, злого, нетерпеливого желания тотчас же вернуться в редакцию и взяться за статью. В командировках с ним нередко случалось так.

Но Рябинин умел сдерживать себя.

Сейчас он тоже сумел справиться со своим нетерпением. Спокойствие, Ксей Ксаныч! Спокойствие и всестороннее изучение вопроса.

И все же, как он ни осаживал себя, гнев клокотал в нем. Виденное вчера на перегоне, вблизи Ямскова, в сравнении с виденным сегодня казалось дикостью, каким-то наглым вызовом нашим дням, вызовом лично ему, Рябинину.

Автобус огибал некрутую гору, поросшую кое-где клочьями леса. На склоне ее пристроилась деревенька, всего шесть-семь домов; казалось, деревенька бежала, бежала в гору и вот, притомившись, остановилась отдохнуть посредине пути.

Рябинин запомнил это место, когда ехал из Белой Выси. Позади осталась примерно треть дороги.

Как было бы здорово, если бы автобус шел до Ямскова! Пересадка на поезд в Белой Выси — сколько времени она съест! Конечно, можно еще раз поговорить с Верой. Но главное сейчас не она, главное — Зубок и Федотов. Узел в Ямскове, в конторе дистанции. И даже дело Подколдевых надо распутывать там, а не на околотке.