До поворота (Кровавый Крым)

— Я сам. — Узкие губки вытянулись в совсем уже невидимую ниточку. — Я убью тебя сам!

Евгений Альбертович повернулся к распростертому на кресле телу, скальпель больше не дрожал, замер в твердой мужской решимости пронзить теплую, еще живую, плоть.

— Эй, хозяим может не надо? Это моя работа. Сейчас зарежу его быстро, и пойдем…

— Ну, так иди! Проваливай, собака! — в маленьком толстом человечке больше ничего не осталось от Евгения Альбертовича — кровавый демон преисподней стоял перед своей жертвой, лишь только жадно трепетали ноздри в предвкушении чего-то очень для Славы неприятного. Впрочем, все неприятное уже, кажется, произошло. Конец. Теперь начались те неприятности, которые ожидают каждого грешника после конца. Грешника? Но я же не грешник! Ошибка! Слава затрясся от паники, от обиды, от мистического ужаса, превосходящего любые живые человеческие чувства. Такую ошибку невозможно простить. Такую ошибку невозможно даже совершить — отправить хорошего человека сюда, где место только… Кому?!

— Хозяин, не надо… — в последний раз прошелестел откуда-то из глубин жалобный бас, но теплые пальцы отянули нежную кожу мошонки. Невольно все разбитое тело выгнулось, и Слава почувствовал, как с корнем выдираются волоски, а внутреннее содержимое пытается укрыться под защиту костей, убежать с привычных мест вглубь кишок и живота. Ожившие зрачки смотрели только на поблескивающий металл, нацеленный на сморщившуюся кожу. Под напором давления внутренние органы переместились и пришли в лихорадочное возбуждение — анус не выдержал и раскрылся, выпустив в клубах вони твердые скатанные шарики и что-то длинно-мягкое. Оно прошло, не торопясь, степенно раздвигая складки перенапряженной гладкой мускулатуры. Евгений Альбертович резко отдернул руки. Тупо глядя на загаженный пол, Слава только сейчас осознал свою раскоряченную позу.

— Что здесь происходит?!

— Э? — теперь посреди огороженного пуленепробиваемым стеклом пятачка вновь оказался привычный Евгений Альбертович, нелепо теребивший извивающийся кусок металла. В распахнутой двери стояла высокая неетественно полная женщина, смуглая и еще красивая. Ее ярко-голубые глаза сонно обвели комнату, в ладони был зажат кулек, из которого на пол сыпались кукурузные хлопья.

— Помогите, — прохрипел Слава.

— Кто это? — в безбережной голубизне промелькнули искорки беспокойного удивления. Женщина прошла в комнату, обесточенная дверь осталась беспомощно открытой.

— Лапочка моя, — кинулся навстречу, путаясь ногами в жестком фартуке, Евгений Альбертович. — Радость моя, не трогай здесь ничего. Я умоляю тебя!

— Чем ты так долго занят? — женщина перебирала странички глянцевой книжечки, лежащей на столе рядом с компьютером, — я не видела тебя целую вечность… Иди ко мне, — уцепив его за воротничок халата, женщина притянула взбрыкивающего Евгения Альбертовича к себе и вцепилась в его ротик своими огромными ярко-красными губами, — я хочу тебя… Сейчас!

— Э, но радость моя! — слабо трепыхаясь в мощных обьятиях, Евгений Альбертович шарил рукой по столу, стараясь достать до клавиш. — Не сечас-же, не здесь…

— Сейчас! Здесь! Немедленно!

Разрывая халат, только хрустнули пуговицы вырванные с мясом, осыпала Евгения Альбертовича страстными поцелуями странная женщина.

— Я так хочу! Я так долго ждала, милый!

— Варенька, родная! — шептал Евгений Альбертович. Он, наконец, нащупал клавиши и стал что-то нажимать — машинки снова зажужжали.

— Ну, хорошо-хорошо… Если ты так хочешь… Все будет по-твоему…Я люблю тебя, я все сделаю так, как ты хочешь…

— Хочу, хочу, — ворковала женщина, — хочу тебя, милый…

— Ох, — Евгений Альбертович промокнул лысинку обрывком халата, — может, на природу махнем, а? Давай! Там травка. Птички. Тю-тю-тю…

— Нет. Здесь! Сейчас!

Белесые катушки хлопьев просыпались из кулька по толстой мякоти стола, глянцевой книжечке, клавишам и захрустели под пальцами Евгения Альбертовича.

— Вот незадача-то, — вывернувшись из жарких объятий, он распахнул ящик стола и, порывшись там, достал желто-розовый фаллос из пластика, спрятал его за спину, шаловливо улыбаясь.

— Хорошая моя, хорошая, — погладил женщину по широкой спине, — ну, что ты так разволновалась? Все в порядке, я с тобой! Вот видишь, все хорошо… — потихоньку сунул ей в руку фаллос, — на, успокойся немного…

Крепко зажав предмет в руке, женщина жалобно заныла:

— Ну, вот. Ты опять. Опять эта игрушка! А я хочу мужчину. Мужчину! Ты понял?! — и, ухватив пластиковый член напаревес, как абордажную саблю, она решительно двинулась на Евгения Альбертовича.

Запутавшись в крученых шнурах, Евгений Альбертович не устоял и рухнул на пол, увлекая за собой аппаратуру. Раздался треск и хруст лопнувших склянок, кресло само принялось складываться, словно пасть гиппопотама, желавшего проглотить Славу.