До Поворота (кровавый Крым)

Над Славой склонился огромный негр в пятнистой камуфляжной форме и черном берете. Негр весь был похож на статую, только не чугунную, а сделанную из темно-коричневого дерева, укрытого буро-зеленой корой. Слава зажмурился, снова открыл глаза.

— А я свой?

— Свой, свой, — успокоил негр.

Палуба чуть подрагивала.

— Мы плывем? — задал Слава глупый вопрос.

— Да.

— Далеко?

— Нет. В Симеиз. Что еще ты хочешь узнать, солдатик?

Слава помолчал. Потом выпалил:

— Где я вас встречал?

Вместо ответа негр выпрямился и крикнул куда-то за спину:

— Хлопцы! Поплыли до бую!

А потом прибавил что-то по-испански.

И Слава вспомнил. Конечно! Нудистский пляж в Планерском!

— Вы… Человек Николаса?

— Ко-го?

Негр рассмеялся. Он смеялся долго, высоким заливистым фальцетом. Слава встал на ноги, оперся о борт. Спокойное море ловило солнечные лучи, разбивая их мелкой рябью на тысячи золотых сверкающих рыбок. «Опять рыбки! Ненавижу!» — устало подумал Слава.

А негр все смеялся и смеялся.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В каюте было прохладно, но, в то же время, душно. И вообще как-то странно. Славе казалось, что он находится в тесной утробе матери — но не своей, а чьей-то чужой. «Сейчас меня родят, — подумал он, — в какой-то мир, еще худший, чем этот железный гроб.» Крашеные металлические стены каюты были увешаны тростниковыми циновками и красными флагами. По самому большому флагу шел черный контур — портрет Че Геварры. Низкий потолок, тоже металлический, был расписан желто-зеленым орнаментом, то ли мексиканским, то ли перуанским. Точно такой же орнамент, только маленький, покрывал дно глиняной пепельницы, одиноко лежавшей на полированном журнальном столике. Слава сел в плетеное кресло, кресло заскрипело, но не развалилось. Зачем Макс отправил их в эту жестяную ловушку? В следующий раз надо быть с ним поосторожней. От кого еще Поганка мог узнать, что они окажутся в ботаническом саду, если они сами того не знали?

— А что мы будем делать в Симеизе? — спросила Мила странного негра.

— Отдыхать! — тот снова весело засмеялся, это как-то не вязалось с создавшейся ситуацией.

— Простите, а как вас зовут? — задав вопрос, Слава смутился.

— Зови Лешей, — хозяин добродушно ухмыльнулся и открыл бар, — Что пить будете?

— Джин-тоник! — с вызовом бросила Мила.— Пополам.

— Не развезет? — осторожно спросил хозяин.

— Не развезет, — Мила осторожно отхлебнула из граненого стакана.— А ты богатый!

— Не пьешь? — переспросил хозяин Славу, плеснув себе на дно бесцветной жидкости.

Слава на минуту задумался. Пьет он теперь или нет? Сейчас, наверное, просто не может. И так всего слишком моного — не жизнь, а сплошной американский боевик. Тошно.

— Сейчас не буду…

— А почему вы нас не спрашиваете, кто за нами гнался? Зачем стреляли? Вам не интересно? — поджав под себя ноги, Мила обхватила стакан, как гранату. Только чеку выдернуть и кинуть…

Хозяин снова принялся смеяться.

— Вы меня тоже за Буратино держите?!

Серьезно посмотрев девочке в глаза, Луис одним глотком влил в себя содержимое своего стакана и поставил его на журнальный столик.

— Я вас здесь совсем не держу. Кто стрелял, мне безразлично. Зачем — тоже. Мы уже почти приехали. Вы снимете себе квартиру и поживете немного в Симеизе. Красивый город, теплое море. Мои люди вам помогут.

Что-то в его предложении показалось Славе знакомым. Но отказаться он не посмел.

На берег они сошли вдвоем. Можно сказать, их просто выставили, даже дурацкую сумку отобрали. Велели найти комнату, привести себя в порядок и обязательно быть вечером на пляже. Спорить с хозяином не стала даже Мила. Куртку ей тоже не отдали, так и осталась в вязаной дырками хламиде. Платка не было. Слава уже привык, но мальчишки пялились, а толстые пожилые тетки брезгливо поджимали губы. Почему-то эти тетки все сильнее раздражали Славу. Раздражали вываливавшиеся из-под купальников куски жира и напомаженные губы между дряблых щек. Нашлепки на переносице, шляпки от солнца и сальные ляжки-окорока. Торчали бы они лучше дома, а вот остальным бы вообще без всего ходить…

— Давай здесь посидим, — предложили Мила, — на яхточку ихнюю посмотрим.

Она вся дрожала от обиды:

— Вот сволочи! Ниггер джина только на треть налил! А гонору, а? Ты видал? — все никак не могла успокоиться девочка. Снова принялась вертеть в тонких пальцах разрисованный ножик.

Они сидели под плоской крышей пляжного кафе, приютившегося на самом начале подьема с пляжа к домам, или наоборот — спуска от домов к пляжу. Вверх, сквозь заросший кустами-деревьями склон, шла нескончаемая лесенка. В детстве Слава бы с радостью устроил на ней бегалку-стрелялку с братом, назло родителям. Сейчас он просто оценил их с Милой позицию, как очень неудачную. Любой случайный гад с автоматом мог подстрелить их с любой точки. Сидеть вот так запросто в таком открытом месте им не следовало. Но Мила уже вертелась у стойки-раздачи и что-то заказывала, потом помахала Славе рукой.

— Держи! — сунула ему две бумажные тарелочки с прожаренным мясом, положила сверху по паре кусочков хлеба. Сама взяла пластиковые стаканчики и бутылку красного вина.