До рая подать рукой

Мальчика сначала припечатывает к спинке сиденья, потом бросает на дверь, когда сторож заламывает такой крутой вираж, поворачивая на юго-запад, что едва удерживает внедорожник на колесах. Тут Кертис вспоминает правила дорожного движения и кричит, перекрывая рев мощного двигателя:

– Закон требует, чтобы мы пристегнулись ремнями безопасности, сэр!

Даже в слабом отсвете панели приборного щитка мальчик видит, как темнеет лицо Гэбби, словно кто-то из представителей государства в этот самый момент читает ему нотацию, и он доказывает, что может одновременно орать и вести машину:

– У всей этой своры политиканов мозгов не больше, чем у гребаного червя! Ни один толстозадый, бородавчатый, пожирающий мух, жабьерожий политикан, ни один двенадцатипалый, брюхатый, плосколобый бюрократ, пока я жив, не будет указывать мне, должен я пристегивать ремень безопасности или не должен я пристегивать ремень безопасности! Если мне захочется нажать на тормоз и вышибить лицом ветровое стекло, будь я проклят, если мне кто-то помешает, и никто не смеет заявлять, что я не имею на это права! Если уступить им в этом, так скоро эти жаждущие власти мерзавцы примут новый закон, согласно которому автомобиль можно будет водить только в шотландской юбке!

Пока сторож произносит свою тираду, Кертис поворачивается, насколько это возможно с собакой на руках, и смотрит назад, на восток и север, на город-призрак, в котором продолжается сражение. Теперь там больше света, чем на Таймс-сквер на Рождество. По окончании боевых действий историческому обществу, которое приглядывает за этой достопримечательностью, придется полностью восстанавливать город, потому что останутся от него разве что обгоревшие доски, согнутые гвозди да пепел.

Кертис по-прежнему удивлен, что ФБР знает о нем и о силах, его преследующих, что они вмешались в эту историю, что действительно думают, будто у них есть шанс найти его до того, как это сделают враги, и взять под свою защиту, не позволив уничтожить. Они не могли не понимать, сколь неравны силы, и тем не менее ввязались в драку. Он восхищается их бесшабашностью и храбростью, пусть они и подвергнут его экспериментам, если сумеют продержать у себя достаточно долго.

Ехать Гэбби может даже быстрее, чем говорить. Они буквально летят по соляному озеру.

Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, наружное освещение он не включал.

Езда без включенных фар в период от сумерек до рассвета также запрещена законом, но Кертис приходит к выводу, что упоминать об этом не следует, а не то Гэбби подумает, что он не умеет налаживать контакты с людьми. Кроме того, Кертис сам, чего уж скрывать, не один раз нарушил закон в этом забеге к свободе, пусть он и не гордится своими противоправными действиями.

Обложенное облаками небо не пропускает вниз никакого света, но естественная флуоресценция соляного озера позволяет им что-то видеть, да и Гэбби хорошо знаком с местностью. Он избегает дорог, которые могут пересекать эту пустынную долину, и держится открытых пространств, чтобы, входя на огромной скорости в поворот, не столкнуться с другим автомобилем, с вытекающими из этого физическими и моральными последствиями.

Соляная равнина светится белым, «Меркурий Маунтинир» тоже белый, так что издалека заметить внедорожник не очень-то легко. Колеса оставляют за собой белый шлейф соли, но он скорее похож на дымку тумана, чем на густое облако, и быстро рассеивается.

Если агенты ФБР или самые плохие выродки используют специальное оборудование, засекающее движение на соляном озере, установив его на гребне холма или на воздушной платформе, тогда Гэбби может не только включать фары, но и пускать сигнальные ракеты, поскольку чувствительные приборы не обманет белое на белом, и шансов уцелеть у них будет не больше, чем у человека, который проскочил мимо них, выброшенный из проулка между зданиями.

– …связать их одним из этих ремней безопасности, о которых они так радеют, намазать свиным жиром, бросить в подвал к десяти тысячам полуголодных вонючих жуков и посмотреть, в какой безопасности будут чувствовать себя эти мерзавцы! – завершает Гэбби.

Кертис ухватывается за эту возможность сменить тему.

– Кстати, о вони, сэр, я не портил воздух и не думаю, что испорчу.

Не снижая скорости, даже чуть увеличив ее, старик-сторож переводит взгляд с соляного озера на них. Смотрит на Кертиса в полном недоумении, похоже, на какое-то мгновение лишился дара речи.

Но лишь на мгновение, потому что тут же чмокает губами и начинает работать языком:

– Иудины пилы в аду! Мальчик, что побудило тебя сказать то, что ты только что сказал?

Обескураженный тем, что и эта попытка завязать светский разговор вызвала у сторожа реакцию, близкую к ярости, Кертис отвечает:

– Сэр, я ни в коем разе не хотел вас обидеть, но вы первый сказали о том, что мы опалим ветер, вытаскивая отсюда наши задницы.

– Знаешь, есть в тебе неприятная сторона, мерзкая такая привычка плевать в лицо, которая не может нравиться.

– Сэр, не обижайтесь, пожалуйста, но я лишь отметил, что не портил воздух, как вы ожидали, и вы не портили, и моя собака тоже.