До самой сути

Доналд не выпил ни капли, только раз — да и то на мгновение — потянулся к стакану, но он был тверд как скала, и Пи-Эм сознавал теперь, что брат пойдет напролом, через любые препятствия.

Эмили не имела права посылать его сюда. Она обязана была понять. Для нее все просто: брат едет к брату. Она даже не догадывается, что они — люди разных миров.

Нет, еще как догадывается! Тон, в котором она говорила с ним, — лучшее тому доказательство. Она тоже угрожала.

Не взглядом, не напрягшимися мышцами, не кулаками, но все-таки угрожала — заранее, на всякий случай, не раздумывая даже, сделает Пи-Эм что нужно или нет.

«Он должен перебраться. Понимаешь, должен…».

Выпив, Пи-Эм порой раскисал. Он лучше, чем кто-либо, знал за собой эту слабость. Вот почему он никогда не забывал взглянуть на себя в зеркало. Но если даже недавно он был слегка на взводе, то теперь совершенно отрезвел. Тем не менее походка и весь его вид никогда еще не казались такими безвольными, как в эту минуту, когда он вернулся в гостиную вместе с братом, следовавшим за ним по пятам.

— Извините нас. Лил, Эрику Беллу, — он не без усилий вспомнил это имя, — нужно сделать несколько срочных звонков.

— Кто ему мешает звонить отсюда?

Она сообразила, что позволяет себе нескромность, и торопливо добавила:

— В спальне у Лэрри есть аппарат. Пусть Эрик запрется и звонит сколько угодно.

— Он должен посмотреть кое-какие документы, а они у меня дома.

Промах! Нора заморгала глазами. Ей-то прекрасно известно, что гость явился без всякого багажа.

— Еду с вами, — объявила она.

— Зачем? Мы скоро вернемся. Дела у нас самое большее на полчаса.

Пембертон, не прерывая игры, бросил издали:

— По пути спуститесь к реке: потом расскажете, как там.

— Договорились.

Пи-Эм поклялся себе удержаться, но не совладал с собой: проходя мимо кресла, в котором сидел до разговора с Эмили, он схватил свой еще наполовину полный фужер и осушил его одним жадным глотком.

Брат смотрел на него. Пи-Эм утер рот.

— Пошли.

Почему так встревожилась Лил Ноленд? Видимо, слишком уверовала в его выдумку и предполагает, что у Доналда после приезда к ним начался приступ.

Пи-Эм тоже испытывал страх, глухой, пока еще смутный и все-таки настолько сильный, что все тело его покрылось омерзительным потом.

5

В машине оба молчали. Через несколько минут Доналд услышит голоса Милдред и детей. Естественно, он собирается с мыслями, как верующий перед исповедью.

Еще один поворот, и дорога углубляется во владения Норы. Два столба, белый, всегда открытый шлагбаум, низкий барьер из рельсов — преграда для скота. Вверху щит с надписью золотыми буквами: «Ранчо М-М».

Всюду полная тишина, если не считать хлюпанья, с которым шины разбрызгивают лужи. Вопреки всем ожиданиям, первым заговорил Доналд. С таким видом, словно даже в такую минуту ему крайне важно получить ответ на свой вопрос, он осведомился:

— Это все Норино?

И как бы уточняя смысл сказанного, сперва посмотрел на щит, потом обвел глазами поля и горы вокруг.

— Да, Норино.

— От первого мужа?

Вместо ответа Пи-Эм лишь пожал плечами, и Доналд замолчал. Чуть позже оба вошли в пустой дом, запах и атмосфера которого полностью изменились за одни сутки потопа даже, так сказать, на вкус. Комнаты пропитались непривычной холодной сыростью. Со стен веранды капала вода, и по полу бежали ручейки. Подушки садовых кресел насквозь промокли.

Телефон стоял в гостиной, на самом виду, но кроме него были и другие аппараты: в спальнях у Норы и у Пи-Эм и еще один, на кухне.

— Позвонишь отсюда?

— Мне все равно.

— Предупреждаю: телефонистки, особенно в воскресенье к вечеру, когда у них мало работы, проявляют порой излишнее любопытство и слушают разговоры.

— Мне все равно.

— А мне нет, — парировал Пи-Эм. — Моя ногалесская контора — в двух шагах от «Белл-телефон». И потом, я-то останусь здесь, понятно?

С почти оскорбительным недоумением Доналд проронил:

— Я не собираюсь упоминать о тебе.

— Давай я вызову. Дело привычное.

— Минутку.

Уже довольно давно, почти с самого выезда от Нолендов, Пи-Эм чувствовал, что Доналд собирается принять какое-то решение; сейчас тот без колебаний направился к шкафу с напитками. Открыл его, как у себя дома, взял первую попавшуюся бутылку виски, посмотрел на брата.

Взгляд был твердый и недвусмысленный. Он означал: «Можешь делать что угодно — я все равно выпью».

Доналд уже поднес горлышко ко рту, но спохватился.

Он же знает, где взять стаканы: сам утром мыл посуду вместе с Норой.

Он налил себе порцию, которая в любом баре сошла бы за двойной бурбон, проглотил ее почти залпом, скривился от отвращения.

— Теперь вызывай. Один-ноль-три.

В комнате царила серая полумгла, похожая на сумерки: краски потускнели, даже мебель утратила свой блеск и не отсвечивала.

— Алло!.. Ногалес?.. Говорит номер пять, Тумакакори… Добрый вечер, мисс. Дайте Сонору, Ногалес, один-ноль-три.

Доналд стоял рядом, неподвижный, но — это угадывалось — такой напряженный, что Пи-Эм в конце концов тоже занервничал. А ведь ничего особенного не происходит.

Милдред позовут к телефону. С ней будет говорить муж…

— Алло.