До сих пор

И вот с наступлением темноты я уже был на своем новом месте, во Фриденау. Приятное место, просторная и приятная комната, приятный воздух, приятная мебель – нет, точно, с того дня, что я уехал за границу, у меня ни разу не было такой комнаты. Я включил свет и уселся за письменный стол. И стол, и стул тут тоже были приятные и удобные, и вообще все в этом доме было на удивление приятным, даже рыцарь Хаген из «Нибелунгов»[60], взиравший на меня с противоположной стены, казался дружелюбным и приятным, несмотря на наивно преувеличенную жестокость резного лица. Устроившись поудобней и подставив лицо свежему ветерку, припомнил я былые ночи, ночи тишины и спокойствия, ночи работы, припомнил и почти уже собрался посмотреть свои рукописи, в которые не заглядывал с того дня, как началась война, но тут ветерок этот свежий донес до меня резкий запах собачьих экскрементов. Тогда я еще не знал, что моя новая хозяйка выращивает в своем доме щенков на продажу, но запах этот отвлек меня от намерения поработать, и я вместо этого взял в руки одну из книг Вольтера, которая оказалась в комнате, – ту, что о нашем наилучшем из миров[61]. Впрочем, это не автор так назвал свою книгу, а я – за ее содержание.

Не знаю, Вольтер ли виной, но в первую же ночь на новом месте меня разбудили страшные вопли, а следом брань и проклятия. И не только в первую ночь – во все последующие мой сон тоже прерывался после полуночи из-за диких криков и воплей, которые начинались с ругани и кончались дракой. Не прошло и нескольких таких ночей, как я понял, что было этому всему причиной. Хозяин дома был скрипач, он служил скрипачом в ресторане, и, когда возвращался домой, утаив, как это водится, часть своей выручки, хозяйка устраивала ему скандал, который и перерастал постепенно в драку. Так что мне не раз приходилось срываться посреди ночи с кровати, чтобы выхватить из их рук разного рода смертоносные предметы. А если выпадала блаженная ночь, когда я не слышал их криков, то меня начинало страшить, уж не поубивали ли они там друг друга вконец.

Однажды они учинили такой страшный скандал, какого давно уже не было. Я вскочил и бросился к ним. Что же оказалось? Их единственный сын в свое время занимался дизайном интерьера и заказал для своей комнаты дорогую, шикарную мебель собственной придумки, но заплатить за нее не успел – погиб на фронте. Хозяин столярной мастерской пришел забрать свою работу. И теперь хозяйка дома уговаривала мужа присягнуть на суде, что он видел, как их сын платил за эту мебель, а муж отказывался, заявляя, что всякое лжесвидетельство кончается тюрьмой. «Ну и что! – кричала она. – Даже если такая потрепанная тряпка, как ты, сгниет в тюрьме, никто не пожалеет!» – «Ты же первая будешь жалеть! – кричал он в ответ. – Кто еще обратит внимание на такую потрепанную стерву, как ты!» Слово за слово, крик за криком, и они уже замахнулись друг на друга. Когда б я не схватил их за руки, дело кончилось бы смертоубийством.

Но я забежал вперед. Вернусь к первому вечеру. В тот вечер, как я уже сказал, я сидел и читал книгу Вольтера о нашем наилучшем из миров. Чтение навеяло на меня сон, а сон навеял сновидение. Во сне я гулял в долине под Баальбеком и вдруг увидел старого ворона – он сидел на верхушке дерева, вытянув ко мне голову, и кричал: «Арб! Арб! Арб!» – протяжное «а», короткое «р», звучное «б». И хотя этот старый ворон был похож на Вольтера, я почему-то знал, что это не Вольтер. Но тут он повернул ко мне клюв и проговорил: «Ты слышал, что я кричу “Арб! Арб! Арб!” – а подумал, увы, будто я кричу “Арв! Арв! Арв”! Так вот, говорю тебе снова: “Арб! Арб! Арб!” По этим звукам назвал меня Адам, когда давал имена всем животным, дал мне имя “ореб”, на иврите конечно, и потому правильно поступают те, кто и сейчас называет меня “ореб”, а не “орев”, как это у вас принято сегодня. Так же точно и волка Адам назвал “зееб”, а не “зеев”, как вы говорите нынче. Но кстати – что это я тебя давненько не видывал? Ни в водах Киннерета тебя не видать, ни в воде Иордана, ни в одной из вод Страны Израиля? Таким чистым ты себя полагаешь, что уже и не нужны тебе ее воды?»

Наутро, войдя в ванную комнату, я обнаружил там приплод – в ванне возились и пищали щенята. Я сказал хозяйке: «Разве это место для собак?» – «А чем вам не угодили мои собачки? – сказала она. – Как по мне, так они куда красивее, чем большинство людей, не говоря уже о столяре, который такой мерзавец, что почище даже англичан. У женщины единственный сын погиб на фронте, а этот мерзавец приходит арестовать у нее всю мебель».