До свидания, мальчики!

— Плохо, но помню. Тебе неприятно о нем говорить? Тогда не надо.

— Нет, почему же. Тот человек был самой большой моей ошибкой перед партией и перед вами. Я никогда не боялась в этом признаться. Но то была моя ошибка. К вам она не имеет никакого отношения. Понимаешь?

— Кто он такой?

— Упорный и убежденный троцкист. Когда я это поняла, я его выгнала.

— А где он сейчас?

— Неважно. Он не имеет к вам никакого отношения. У тебя был отец — слабый, но честный человек, и есть я. А тот не имеет к тебе никакого отношения.

— Ляжем спать? — спросил я. — Я тебе помогу убрать со стола и ляжем.

— Не надо ничего убирать. Ложись. Завтра все равно нечего будет делать.

Потом я лежал в кровати, а мама на диване пришивала к поясу брюк внутренний карман с деньгами.

— В кошельке у тебя будет двадцать пять рублей. На дорогу достаточно, — сказала она. — А эти сто разменяешь в Ленинграде. Не раньше. Еды я тебе не даю: в поезде есть вагон-ресторан.

— Нам в военкомате дали кормовые деньги, но я не знаю сколько. Они у Алеши Переверзева, — сказал я.

— Тем более эти сто рублей тебе не скоро понадобятся.

Пока мама была в комнате, я старался не заснуть.

— Во сколько у тебя завтра бюро?

— В десять часов.

— Военные говорят — десять ноль-ноль. Нельзя попросить, чтобы твой вопрос разбирали последним?

— Я так и сделаю. Договорюсь и приеду на вокзал. — Мама повесила на стул брюки, сказала: — Так мы хранили до революции партийные документы.

— Куда же ты подшивала внутренний карман?

Мама покраснела и засмеялась.

— Спи, — сказала она.

Мама погасила в комнате свет, ушла к себе и там тоже погасила. На улице шел дождь, окна были закрыты, и стекла тихо звенели под водяными струями. Я подумал, что уезжаю всерьез и надолго, по существу навсегда, и представил себе нашу квартиру, когда уже меня здесь не будет. Мама зажгла у себя свет и вышла из комнаты. Кажется, она стояла возле моей кровати, но я уже спал.

Утром за столом с мамой творилось что-то непонятное. Она выпила чай и убрала сахарницу в буфет, когда я еще ел яичницу. Потом вернулась и взяла хлебницу.

— Мама, чай я могу вылить несладкий, но есть без хлеба яичницу противно, — сострил я.

— Извини, пожалуйста, — сказала мама и поставила хлебницу на стол. Мама присела и стала гладить рукой скатерть. — Если здесь не решат вопрос о зарплате санитаркам, мне придется поехать в Москву. Сразу же напиши мне из Ленинграда: я смогу к тебе подъехать.

— Конечно, напишу.

Мы молча посидели за столом.

— Пора, — сказала мама и посмотрела на меня, и я на всю жизнь запомнил ее тоскующий взгляд.

Мама вышла, а я стал искать портфель. На диване, где вчера лежал портфель, лежала мамина куртка. Я не сразу догадался ее поднять, а когда поднял, увидел портфель: он лежал под курткой. Вошла мама в своем кепи.

— Возьми куртку на всякий случай, — сказала она. — Если не понадобится, выбросишь. — Мама оглядела комнату, как будто уезжала она, а не я. Мы вышли через кухню. Дверь запирал я и, когда запер, протянул маме ключ. Она посмотрела на ключ, потом на меня.

— Это же твой ключ, — сказала она. — Нет, нет. Ключ оставь у себя.

Утро было прохладным и ветреным, с просветами солнца. Мама дошла со мной до трамвайной остановки. Я сел в задний вагон и, как только тронулся трамвай, зажал между ногами портфель и ногтями подпорол нитку на поясе брюк. Я сорвал внутренний карман, переложил деньги в кошелек, а тряпку выбросил. Куртку я, конечно, не взял, и мама этого не заметила. Я знал, что она не заметит. На перроне меня встретил Алеша и повел в вагон показать мое место.

— Никого еще нет? — спросил я.

— Витька и Павел здесь.

На перроне было очень много провожающих: проводы на курорте — тоже один из видов развлечений. Больше всего людей толпилось возле двух московских вагонов. На второй путь пришел утренний поезд из Симферополя. Пробежал Женин отец, выкрикивая:

— Предлагаю комнаты. Прекрасные комнаты на любой вкус и карман.

Пришел Сашка с родителями, потом появились Катя и Женя. Они вышли из зала ожидания: наверно, сидели там, пока не собрались все. Я старался не торчать на глазах и ждал маму. К вагону подошла наша историчка Вера Васильевна.

— Саша, Витя, подойдите ко мне. А где Володя? — спросила она.

Я подошел. Я совсем забыл, что сегодня в школе выпускной вечер. Вера Васильевна привезла нам премии. Меня премировали шахматами, Витьку — романом «Как закалялась сталь», а Сашку — «Первой конной» Бабеля. Вера Васильевна вручала нам премии и каждого целовала, а по поводу Сашкиной премии произнесла небольшую речь.

— Саша, — сказала она. — Только понимая, что ты достаточно подготовлен, чтобы понять пороки этой книги, и что ты очень любишь этого талантливого, но чуждого нам по идеологии писателя, я согласилась, чтобы тебя премировали «Первой конной».

Сашкина мама прослезилась. Вера Васильевна тоже была очень взволнована. Она обняла меня за плечи, спросила:

— Где мама?

— На бюро. Должна вот-вот подъехать.

— Какое-то бюро, когда уезжает сын, — сказала Сашкина мама.

Интересно, для кого она это сказала? Если для меня, то напрасно: я не желал ее слушать.