До свидания, Сима

Я нахмурился и сосредоточенно уставился в иссеченную линиями самую обыкновенную ладонь. Через минуту пристального наблюдения я увидел, что ладонь его неестественно сморщилась, линии стянулись, и на ней, тихо чмокнув, образовалось что-то вроде пупа или дырочки от задницы. Я, прямо скажем, остолбенел и забеспокоился, поддавшись странному чувству неправдоподобности, которое испытываешь в нормальной жизни, разве что когда узнаешь что-нибудь ужасное от врача.

Но на этом чудеса не закончились. Пупок зашевелился, пульсируя, вывернулся наизнанку, и из него змеиной головкой, трепеща, вылез чуть пушистый бутон цветка, который тут же и распустился светло-голубыми лепестками. Закончив убыстренное произрастание, цветок протянулся ко мне на десятисантиметровом стебельке, тихо покачивая мохнатой головкой то ли астры, то ли другого садового цветка, — я в них не разбираюсь.

— Как это? — уронил я и попытался дотронуться до неестественно народившегося растения, но он отдернул руку и спрятал ее за спину.

— Это будет заживать два-три дня, — обыденно сказал он. В отличие от меня чудо его очень развеселило. Видно было, что раньше он радовался этому только в одиночестве. Вот почему покойная матушка берегла его от женщин. Ведь только женщина могла заставить его корыстно применять свой необыкновенный и в чем-то может быть унизительный дар. Он смеялся и поглядывал на меня так задорно, как будто показывал забавный фокус, все еще очень смешивший его самого.

— Ну как тебе, а? Я же говорил, что у меня еще есть разные странности.

Он был весь красный, верхняя губа у него покрылась росинками пота.

— А вы можете делать это с чем-нибудь еще?

— Нет, — сказал он, разоблаченно поперхнувшись.

Я уже тогда знал, что колдун влюбился в мою вчерашнюю случайную спутницу и ему, наверное, было нестерпимо тяжело со мной. Но он был добрым человеком, таким, каких Старый Свет давно не видывал. Ведь злых людей много, очень много, а добрых волшебников так мало, и тем хуже, что чаще всего и те в итоге ненастоящие.

Поздним вечером, почти ночью, того дня я стоял на деревенском мостике в ста метрах от дома, естественно, под мухой, и чиркал одну за другой спички, бросая их в шипящую темноту ручья. Спичка яростно с дрожью вспыхивала, летела, мерцая голубой кометой, гасла, и тьма еще сильней ослепляла меня густой чернотой, в которой все казалось, что мост катится, вечно падая над ручьем. Я тратил спички и думал о бестолковой истине волшебства и о том, что бы в этой ситуации делал бы сам. Чем бы жил? Кем бы себя возомнил? Таился или старался хотя бы подзаработать?

5

Мы с ним мирно завтракали. Люблю в гостях просыпаться и завтракать, хотя меня немного раздражало отсутствие у него традиционного хлеба. Но сами понимаете, что жаловаться в таких случаях не приходится.

— Едешь в Лондон? — сказал он на «ты», как всегда, внезапно и добавил чуть сконфуженно: — В таком случае передашь мой цветик той француженке.

И указал на трогательный коротенький, словно полевой, цветок, запросто стоявший в стакане с водой.

— Можно мне взять вашу машину?

— Лучше, думаю, не стоит. Вы слишком неаккуратно водите. Тем более вас могут оштрафовать за велосипед, который вы не вернули.

Уже садясь на седло, я бегло пожал ему руку, превозмогая невольную неприязнь к сверхъестественному. И мне было неприятно принять от него кулечек с цветком, так как я воспринимал его вроде как отрезанную часть человеческого тела. Сам мистер Стэнли был грустным и выражал всяческое расположение. Наверное, он думал, что я больше никогда сюда не вернусь. Вряд ли он боялся, что я буду болтать. Мне ведь все равно никто не поверит. А вы бы поверили?

Солнышко припекало, я до бедер засучил штаны. Дорога пахла летом, и ветерок колыхал волоски под коленками. Я за час промчался сквозь промышленный пригород, частный сектор и влетел в суету города. Поплыли высоченные неповоротливые, как шкафы, автобусы, и я въехал на тротуар, тесный от восточных лавочек под навесами.

Что может быть поганее Темзы в жару с ее черно-белыми корабликами, когда окрошки так хочется? Я подъехал к парапету и, не разворачивая кулек, предал его высокой воде. Может быть, это и нехорошо было, но уж больно противно мне было таскать эту, в общем-то, довольно симпатичную штуку, если не задумываться, откуда она взялась.

— Главное, не запить! — напомнил я себе вслух и закрутил педали к Бэнеку — своему краковскому товарищу.

Бэнек — приятель мой — ухитрился подселиться в квартиру с двенадцатью в основном польскими девчонками, по четыре на каждую комнату. Я не знаю, с каких щей они пустили к себе этого вакхического бездельника, может быть, в качестве сторожевого пса, но я точно знаю, что работать он умудрялся только коротенькими сезонами на установке нестандартных окон, а все остальное время устраивал дикие, даже по русским меркам, квартирные вакханалии, называемые по-польски импрэзами.

Открыла мне какая-то незнакомая девочка, и я пожалел, что избавился от чародейского цветочка.

— Здрасьте, а Бернард дома?