До тебя миллиметры

– Привет, солнце… – шепнул Дима, ощущая, как в ответ изящная спина вздрогнула под его пальцами.

Слово, такое доброе, родное и привычное, сорвалось с губ само собой, он даже не успел подумать, не смог противостоять привычкам. И теперь ощущал странное, извращённое удовлетворение: конечно же, она помнит, как иначе? И если бы всё было, как прежде, она бы сейчас лишь крепче прижалась к груди Димы, глубоко вздохнула и назвала его…

– Прошу прощения, мне стало немного дурно, – прохрипела Вера, резко отталкивая его. Тонкие ладони больно упёрлись в грудную клетку. – Просто подскажите, где медпункт, я сама дойду.

Димка едва не закипел. Серьёзно? Пусть бы было что угодно: возмущения, изысканное представление, в котором Вера выставляла бы себя крепким орешком, безразличное спокойствие, но это… это было слишком изощрённо. Настолько, что на мгновение Дима и сам подвис, позволяя Вероцкой отстраниться и опереться о стену. Отгородиться окончательно.

Выглядела она неважно – в сотню раз хуже чем всего пару десятков минут назад. Кожа побледнела, на лбу выступили капельки пота, а дыхание тяжёлое, словно каждый глоток воздуха ей давался с трудом. Так хотелось вновь обнять, назвать своим солнышком и узнать, что за дерьмо успело случиться, пока его не было, но… кажется, игра продолжалась. Дрянная игра, которую Вероцкая считала реальностью, а он, Димка, самым идиотским решением на свете.

– Я всё же провожу вас, – многозначительно протянул он, предлагая руку.

– Не стоит, – покачала головой Вера.

Дима поджал губы, но предложенную руку не убрал. Пусть она опять делает вид, что не знакома с ним, это не отменяет обычного человеческого желания помочь. Он не отпустит её одну, пока хотя бы не узнает, что, чёрт побери, произошло.

Молчание затягивалось, воздух словно сгущался вокруг них и становился неуютным. Дима смотрел прямо, ловил бегающий взгляд своей бывшей подруги и ждал. Терпеливо, отчаянно, пока она наконец-то не решилась вложить свою ладонь в его пальцы.

– Идём, – бросил Дериглазов, потянув её за собой и медленно двинувшись в конец коридора.

Игра… Скорее, это напоминало договорённость и длилось уже два года. И если первый из них они ещё иногда созванивались, то последний не общались вовсе. Не виделись, не слышали голоса и, наверное, должны были не вспоминать друг о друге. Но вспоминали, по крайней мере, он вспоминал.

Хотя почему два года? Можно смело сказать, что пять. С тех самых пор, как…

– Спасибо, я увидела указатель, – пробормотала плетущаяся следом Вера, когда они миновали два коридора и спустились на этаж ниже, и попыталась высвободить ладонь из его хватки.

Дима лишь крепче сжал пальцы. Ну уж нет, он сопроводит её до самых дверей медпункта, передаст на руки врачу и только тогда уйдёт! Пусть даже не ради самой Веры, но хотя бы чтобы исполнить указания Семёна Петровича. Поплавский в любом случае осведомится у медиков, те скажут, что девушка пришла одна, и всё – штрафной вопрос Димкин, весь с потрохами и каверзными заковырками.

Впрочем, зачем кривить душой? Болезненный вид Вероцкой его пугал, она даже сдвинула маску на подбородок, широко открытым ртом глотая воздух. Не спряталась, как всегда, не пыталась прикрыть шрамы, не кричала на него, чтобы ни за что не смотрел на неё такую… Просто судорожно дышала, глядя куда-то вперед и в никуда, будто ничего не видела.

Та-а-ак.

Конечно, он не отпустил её следовать указателю, а протащил оставшиеся сто метров до небольшого закутка, где скрывался медблок, практически на себе. Дёрнул дверь в кабинет дежурного медика, которая оказалась безбожно закрытой, со злости пнул её пару раз. Но ответа не было.

– Что случилось? Ты ещё сможешь подождать или это срочно? – Повернулся он к Вере, которую до этого успел усадить на скромный диванчик в дальнем углу закутка. Прозвучало слишком требовательно, но отвратительный липкий страх, выползающий откуда-то изнутри, не позволил особо размышлять над подобающими интонациями.

Вера промолчала, а у Димы в груди медленной волной поднималась злость. Подождав ещё с минуту – вдруг решится на ответ? – он хмуро повторил вопрос:

– Ну?

И вновь его проигнорировали: отвели взгляд, вновь натянули маску, даже голову отвернули. Она всегда так делала, когда чего-то стыдилась, с самого детства. Тогда, конечно, ещё не было ни масок, ни одежды, закрывающей от подбородка до кончиков пальцев на ногах, зато была Вера, которая после очередной подстроенной ему пакости отводила глаза, отворачивалась и ни в какую не желала признать свою вину.

Воспоминание внезапно смягчило, успокоило недовольство. Если ведёт себя так, значит, считает, что ей есть чего стыдиться сейчас. Есть то, в чём она «провинилась перед ним». То есть он ей так или иначе не безразличен?

Дима прошёлся по маленькому свободному пятачку закутка, выглянул в коридор, покачал головой – врача нигде не наблюдалось – и остановился перед диваном. А потом просто присел на корточки перед откинувшейся на спинку девушкой.

– Вер, – позвал он её, ловя лежащую на коленках ладошку. – Ответь, а?